Канун Нового года

Начальник авиаотряда выздоровел. Правда, вид у него бледный, осунувшийся, под глазами мешки. Сегодня на диспетчерской он доложил, что наш второй Ил-14, предназначенный для аэрофотосъемки, готов к полетам. Кажется, все на этот раз продуманно, взлетная полоса укатана — осечки не должно быть.

Как только начнется аэрофотосъемка, добрая половина базы будет втянута в работу. В разных концах района начнут действовать выносные радиодальномерные станции. Они обеспечат привязку снимков на местности. На самой базе уже развернута фотолаборатория, где будут проявляться, а затем печататься отснятые пленки. В общем, дел будет по горло, лишь бы погода не подвела — она для аэрофотосъемки должна быть идеальной.

У ответственного за картографические работы Александра Карандина сейчас горячее время. Вся авиация работает на него. То и дело уходят с базы вертолеты, груженные оборудованием выносных радиодальномерных станций. С черной окладистой бородой и живыми карими глазами Карандин смахивает на сметливого мужичка, которому палец в рот не клади. Он отлично дирижирует событиями, успевая при этом и сам облетать все точки, где расставлены его люди. Располагает он к себе какой-то особенной приветливой сдержанностью. Редко когда взорвется, накричит. Зато потом долго переживает, старается загладить грубость.

И наш геологический отряд готов к вылету в горы. Всем уже не терпится приступить к маршрутам. Особенно Гансу: почти две недели в Антарктиде, а еще антарктической земли не нюхал, образца горной породы в руках не держал, все снег да лед. Вслед за картографами и геологами, глядишь, и геофизики развернутся. Летчики уверены; инженер Колб сдержит свое слово. А переговоры о доставке запасных частей из Молодежной близки к завершению.

Слов нет, трудное было начало. В пору было приуныть, растеряться. Но сейчас дело налаживается. Появилась уверенность — все работы будут выполнены. К Новому году намечено приурочить официальное открытие базы, торжественно поднять флаг. Но мы к тому времени уже должны улететь в горы.

Пока же я снова попадаю в «комендантский взвод». На этот раз задание особое: установить мачты для флагов. Кроме флага СССР, на станции будут подняты флаги ГДР и США. И еще нужно предусмотреть свободные флагштоки на случай визитов иностранных ученых. Поблизости от нас находятся базы англичан и аргентинцев, а в море Уэдделла сейчас ведет исследования норвежская океанологическая экспедиция. Антарктические станции открыты для всех, и тут свято соблюдаются законы гостеприимства. Советские станции в этом отношении пользуются у иностранных полярников особой популярностью.

Устанавливаем флагштоки втроем. Я помогаю двум взрывникам. Это опытные полярники, мастера на все руки. С одним из них — Виктором Лебедевым, я уже не в первый раз в Антарктиде. Виктор меньше меня ростом, но гораздо полней; животик у него выкатился вперед, как только брюки удерживаются... Это, однако, не мешает ему оставаться подвижным, легким на подъем. В прошлом он выполнял работу радиста, теперь переквалифицировался в специалиста-взрывника — для геофизических исследований нередко приходится применять взрывчатку. Кстати, именно с помощью взрывов сейсмики определили толщину нашего ледника — 400 метров. Да и не только для науки может пригодиться в Антарктиде взрывчатка. Зажало во льдах корпус судна — взрывник поможет освободить его. Даже для того, чтобы порожнюю бочку приспособить под урну, обращаются к взрывнику. Он опускает в бочку через отверстие для пробки небольшой заряд. Бах! Дно бочки вышибается — тара для мусора готова.

После обеда — редкий случай — выдается свободное время, и все в нашем домике, кроме Эдварда, устраиваются на отдых. Эд, сегодня дежурит на кухне. Сам пошел, добровольцем.

Первым на нарах зачмокал во сне, как младенец, Ганс. Начальник плотно прикрыл дверь, запустил печь на полную мощность и прилег с книгой в руках. Он обожает тепло. Конструкторы ПДКО недаром вдвоем думали, постарались на совесть: соорудили дом крепким, непродуваемым, вот только вентиляции не предусмотрели. Хоть бы какое отверстие в крыше сделали! Стоит закрыть дверь, в домике становится невмоготу. Внизу еще ничего, а под потолком, где спим мы с Гансом, духота. По ночам нам снятся кошмары. Просыпаешься с тяжелой головой, весь в поту. Мирные переговоры с начальником о том, чтобы на ночь выключать печь, окончились безрезультатно. Я пытаюсь вести борьбу за свежий воздух партизанскими методами. Как бы невзначай оставлю дверь приоткрытой или незаметно убавлю отопление. Ганс — мой союзник и идейный вдохновитель. Эдвард держит нейтралитет. Он спит внизу, да к тому же, кажется, вовсе не чувствителен ни к жаре, ни к холоду. Свое отношение к беспокоящей нас проблеме выразил предельно ясно и лаконично: «А мне до лампочки!» Этим шедевром лингвистики он обогатился еще в свою первую зимовку у нас на Молодежной.

Бороться с нашим начальником, однако, далеко не просто. Он бдительно следит за нашими действиями. Только когда он засыпает, нам предоставляется некоторая свобода. Вот и сейчас я не ложусь, делаю вид, что пишу дневник, выжидаю, когда начальник задремлет, чтобы выключить проклятую печь.

К вечеру благополучно взлетает Ил-14. Делает круг над базой. Все выскочили из домиков посмотреть на первый взлет, Аэрофото-съемщики торжествуют: завтра можно приступать к работе! За ужином вижу преобразившегося командира авиаотряда. Лицо его, казалось, помолодело.

На Дружной уже ведутся приготовления к праздничному вечеру и, глядя на них, невольно заколеблешься: а что если задержаться, отпраздновать Новый год на базе? Ведь организация лагеря в горах потребует стольких хлопот! Загружать, разгружать самолеты, перетаскивать грузы, ставить палатки. Тут уж не до застолья. Но все понимают: нельзя терять времени. Антарктическое лето скоротечно. Каждый погожий день на вес золота. Будет завтра погода — значит, судьба встречать Новый год в горах!

Из домика, где разместилась рация, доносится попискивание морзянки. Там сейчас горячее время: идет поток новогодних поздравительных радиограмм. Радисты едва справляются. Каждый из нас ждет вестей с Родины. Нет для полярника лучшего подарка, чем добрые вести из дома!

А погода пошла на улучшение. Тяжелая низкая облачность отступает. Небо посветлело. Легкие перистые облака сияют высоко в небе. Преобразилась Дружная. Сейчас, перед скорым расставанием словно видишь ее другими глазами. Так стремились в горы, а теперь вроде бы жаль расставаться. Обжили поселок. Все здесь стало свое, родное. Привычно тарахтит движок электростанции; судя по дымку из трубы над крайним домом, летчики раскочегарили баню. Сегодня вечером в честь удачного взлета она отдана им на откуп. Перед Новым годом очень здорово помыться! Хорошо сейчас на Дружной, уютно!

Вон Витя Лебедев вышел с камбуза. Остановился у крыльца, довольно поглядывает на небо. Ему в горы не лететь, он нужен на базе.

— Слышь, Володь, — обращается он ко Мне. — Тебе на рации лежит телеграмма.

— Да ну?! — подскакиваю я. — Вот обрадовал, давно жду вестей из дома.

Бегу на рацию. Перед домом радистов приступочка, порожек из пустого ящика, чтобы удобнее было входить. С разбега вскакиваю на него. Ох!.. Перед глазами все летит кувырком, и я лежу, уткнувшись носом в снег. Ящик под ногой опрокинулся, я рухнул, как подкошенный, острый угол с железякой угодил мне прямо под дых. Охаю, не могу подняться.

— Что же ты так? Нельзя так! Сильно зашибся? — причитает надо мной Лебедев.

Кряхтя, поднимаюсь. Корю себя: «А еще бывалый полярник. Забыл жизненно важное правило: в экспедиции нельзя суетиться!»

Вхожу к радистам. Радиограмма оказывается не из дома. Первый помощник капитана «Пенжины» сообщает, что, по заверению губернатора острова Кергелен, там благополучно проживает стадо северных оленей в 150 голов. Это ответ на запрос любознательного профессора Андреева из Якутска. Вот тебе и новогодняя телеграмма!

Иду в свой домик. Там обстановка не изменилась. Начальник, запустив печь на полную мощность, лежит на постели в одной майке, наслаждается.

— Завтра с утра летим в горы, — предупреждает он меня, — не засиживайся, надо хорошо выспаться.

Рядом Эдвард, только вернувшийся с дежурства на кухне, как ни в чем не бывало читает «Севастопольские рассказы» Льва Толстого, совершенствуется в великом и могучем русском языке.

Наверху Ганс, сбросив с себя не только одеяло, но и простыню, не подает никаких признаков жизни. «Надо спасать товарища, пока не поздно, — решаю я. — Только как? В открытую к печке не подступиться».

— В умывальнике кончилась вода, — как бы между прочим сообщаю я пребывающему в неге начальнику.

Точно по расчету следует немедленное распоряжение: «Натопить снега!»

Это мне только и надо. Наполняю из ближайшего сугроба большой, бак доверху, ставлю его на печь. Днище бака широкое, оно скрывает регулятор подачи топлива в горелку. Само собой, прежде чем поставить бак, я незаметно отключил печь. Начальника разморило в тепле, он потерял бдительность.

Довольный удачно завершенной операцией, я лезу к себе наверх. «Печь остывает постепенно, начальник успеет захрапеть, ничего не заметив. А проснется — не сразу сообразит, что к чему. Да и разжигать печь — долгое занятие». — С такими утешительными мыслями я погружаюсь в небытие.

Но, увы, и во сне я не нахожу покоя. Вижу, в окошко нашего домика, как на площадку перед кают-компанией выезжает верхом на «Буране» наш начальник. Но в каком виде! В рыцарских доспехах, весь в броне с головы до пят. Я узнаю его только потому, что в одной руке он держит бутылку немецкого пива из запасов Ганса, а в другой — геологический молоток.

Навстречу ему тоже на «Буране» — начальник базы. В белой рубахе, с букетиком незабудок в петлице. Он безоружен. Лишь капроновое лассо с петлей-удавкой на конце болтается в его руке. Раскланявшись перед собравшимися, начальник базы делает несколько пробных бросков — ловко набрасывает петлю на стоящие невдалеке бочки. При этом он что-то шепчет. По движению его губ я улавливаю: «Вот тебе, нехороший мальчик!»

Вокруг столпилось много полярников. Впереди всех и точно посередине между двумя начальниками комендант. Он держит в руках стартовый флажок.

Невдалеке от коменданта доктор радостно потирает руки. Рядом с ним связка его любимых костылей.

Я не выдерживаю, выскакиваю из дома, бегу к собравшимся, хочу остановить побоище.

Но тут меня окликает Витя-взрывник. Он стоит сытый, довольный, придерживает рукой сползающие брюки.

— Слышь, Володь, — говорит он, — тебе на рации телеграмма. Оленей с Кергелена решили к нам на Дружную перевозить. По просьбе профессора Андреева.

— Так они же погибнут! Что они тут есть будут? — удрученно кричу я и... просыпаюсь.

Хватаю ртом воздух. Духота неимоверная. Голова раскалывается. Свешиваюсь вниз. Бак стоит на полу, печь жарит на полную мощность. Приходится признать, что на данном этапе мы с Гансом потерпели поражение.

В дверь стучат, потом заглядывает штурман АН-2.

— Эй, геологи, — окликает он. — Кончай ночевать, грузиться пора, через час летим в горы.

...Домики нашей базы сверху, как спичечные коробки. Вот наш дом (теперь там пусто), вот рация, кают-компания, баня, дом начальника базы (конечно, он стоит на пороге, смотрит, как мы улетаем), комендантский склад, новое помещение электростанции (у дизелей там сейчас дежурит безотказный Петр Федорович), Ил со смятым носом. Дальше сгрудились темные бочки, точь-в-точь колония пингвинов. И рядом стынет море — серое, неуютное. Самолет делает крутой вираж и ложится на курс.

До свиданья, Дружная! Всего две недели прошло с момента нашей высадки на твой ледяной берег. А сколько всяких событий, важных и второстепенных, серьезных и забавных, грустных и радостных они вместили. У всех наших сейчас отличное настроение. Еще бы, организационный период позади — мы приступаем к полевым исследованиям!

Под крылом проплывает великая, загадочная белая пустыня. Самолет идет на юг с крейсерской скоростью. Летчики торопятся. Пока держится погода, нужно выполнить максимум рейсов, полностью обеспечить горные лагеря. В Антарктиде ничего нельзя откладывать на завтра. Да к тому же завтра будет не до того.

Завтра — канун Нового года!