Глава 11

Форбэш восседал на своем троне.

В бинокль он разглядел морского леопарда, который вскарабкался на льдину и обнаружил кровь в углублении, вытаянном телом отдыхавшего перед этим тюленя Уэдделла. Ноздри леопарда раздулись, а его крупная голова закачалась из стороны в сторону. Он сунул нос в лужу крови, и вскоре вся морда его окрасилась в темно-красный цвет - смесь крови и кристаллов снега. На бледно-падевой груди его и на плечах были видны алые пятна. Тюлень лежал, на поверхности воды ярдах в двухстах от побережья. Из раны, в животе струилась кровь. Видно, ему удалось скрыться от косатки, решил Форбэш.

Он понял, что, если тюлень еще раз пырнет, то погибнет. Он лежал на гладкой синей поверхности моря, время от времен» поднимая голову, и с шумом вдыхал сквозь овальные ноздри смесь крови и воздуха. Он то сжимал ноздри, то опускал голову, глядясь в воду. Если бы тюлень нырнул, то он бы погиб, потому что в брюшной полости у него был поврежден большой кровеносный сосуд. Этот сосуд действовал как обратный клапан, сохраняя кровь, прошедшую сквозь легкие животного, прокачанную сквозь сердце и освежившую его тело, отдав кислород мышцам. Он сохранял кровь до тех пор, пока животное не выныривало, и его легкие вновь не наполнялись воздухом. Сосуд этот позволял тюленю нырять до тех пор, пока не истощался весь кислород, находящийся в крови. После этого он выпускал кровь, и весь цикл повторялся сначала.

Морской леопард беззвучно, без плеска, погрузился в воду и быстро, немного быстрее, чем пингвины, поплыл по направле­нию к ним. Тюлень в эту минуту нырнул в воду. Труп тюленя всплыл много позднее, а до того времени морской леопард охотился на пингвинов.

Форбэш восседал на своем троне. Вода была так спокойна и прозрачна, что он видел, как морской леопард ныряет, извивается в воде, подбрасывает трупы пингвинов, которых он ловил поочередно, потому что умел плавать чуть быстрее.

Он смотрел, как леопард подбрасывал пингвинов в воздух и на лету ловил их. Своими длинными зубами он хватал труп за шкуру и тряс до тех пор, пока с него не слезала почти вся кожа и перья. Потом он пожирал его. Уцелевшие пингвины, стоявшие на берегу Доступности, громкими встревоженными голосами говорили «Аак», не смея войти в воду.

Наблюдая за леопардом, он мысленно вернулся к гибели тюленя. Почти механически он вновь и вновь восстанавливал в своей памяти это происшествие.

Он увидел тюленя и воду, обагренную кровью. Потом заметил морского леопарда: огромная, покачивающаяся голова, туловище длиной целых десять футов. Хищник лежал на льдине, а тюлень говоря, ему не очень-то хотелось уезжать, и когда очередная партия подросших пингвинят отправилась к морю и храбро плыла на север, огибая мыс, ему казалось, что он утрачивает частицу, самого себя. Несколько сотен птиц стояли с удрученным видом.

В колонии было тихо. Несколько десятков оставшихся птиц бродили меж камней, когда он возвращался к хижине Шеклтона. Поморники учили своих птенцов летать.

После завтрака, вызвав базу Скотт по аварийному расписа­нию и попросив выслать вертолет, он стал упаковывать последние пожитки. В семь вечера за ним прилетел Эл Уайзер. К этому времени Форбэш успел снести на «вертодром» свои вещи. Прежде чем уйти, он заколотил ставни и надежно припер двери.

Когда вертолет поднялся в воздух, он увидел, что море начи­нает замерзать. Вдоль пролива дул ветерок, с севера шла мертвая зыбь. Поверхность моря подернулась пленкой ледяных кристаллов, которая, точно перламутр, блестела в лучах солнца, висевшего над горизонтом. Зыбь проникала под слой ледяного «сала», и море походило на мускулистое тело борца. На фоне темно-зеленой воды резко выделялись черные силуэты островов. Снеговые тучи обложили с боков Эребус. Море напоминало жемчуг или пористую гладкую кожу, на которой играли тускло-серые, голубые, пурпурные и оранжевые блики. Море быле каким-то женственным и чувственным. Форбэшу мерещилось тепло, нежные объятия. По проливу плыл айсберг, распарывая и как бы пожирая плоть моря в воде. Под скалой, на которой расположился Форбэш, плавали пингвины, кормившиеся рачками: их было так много, что море местами покрывалось оранжевыми пятнами. Пингвинам, можно сказать, оставалось одно: плыть с открытым ртом. Он был очень рад за пингвинов, он радовался их прожорливости (плавая, они объедались, отрыгивали, потом вновь приступали к пиршеству). Но тут морской леопард неслышно скользнул в воду, а тюлень нырнул.

Он разглядел в бинокль, как леопард проглотил третьего пингвина целиком, а потом, не торопясь, поплыл к льдине у южного конца побережья и там залег, высунув из воды макушку головы.

Вскоре группа примерно в тридцать штук пингвинов прыгнула в воду и в тесном строю принялась нырять по-дельфиньи и ловить рачков. Форбэш поднялся и хотел было окликнуть их, но не успел. Леопард ринулся в атаку. Пингвины бросились врассыпную кто куда, но леопард выбрал себе цель и поплыл вдогонку за одним из пингвинов, чуть скорее его. Он плыл к берегу ему наперерез. Пингвин начал изворачиваться и кружить, но леопард не отставал от него, а наоборот, сокращал расстояние. Пингвин принялся быстро делать круги диаметром футов в двенадцать; тогда леопард стал описывать круги еще большего диаметра. Выбившись из сил, пингвин замедлил ход. Леопард вцепился в него своими острыми зубами, подбросил в воздух и начал трясти, чтобы содрать с пингвина кожу. Потом он проглотил пингвина, и в эту минуту ярдах в пятидесяти от берега всплыл труп тюленя.

Морской леопард медленно подплыл к тюленю, схватил за шею и начал трепать его. Сперва он отделил от туловища полосу мяса с желтым жиром толщиной в два дюйма, потом, впившись еще глубже, отодрал эту полосу, прошедшую через всю грудь тюленя. Потом оторвал кусок от плеча до брюха, и тут несколько галлонов крови из поджелудочной артерии тюленя выплеснулись в море, точно чернила из каракатицы, совершенно скрыв из виду леопарда.

Хищник полчаса продолжал терзать труп тюленя. На этот пир собралось сто с лишним поморников. Они выхватывали из воды кусочки мяса, жира и внутренностей, не замочив перьев и почти бесшумно. Отчетливо слышны были лишь удары их крыльев да мощные всплески морского леопарда. Полчаса спустя хищник улегся на воду и целый час лежал неподвижно возле полуобглоданного трупа тюленя, медленно дрейфуя к северу, меж тем как поморники, по-прежнему беззвучно, продолжали подбирать остатки пиршества. Потом леопард ткнулся носом в тюленя, выхватил у него из спины еще один небольшой кусок и нырнул. Больше Форбэш его не видел.

Поздно вечером 29 января семь пингвинят, только что успевших сбросить пух, собравшись на берегу, глядели в воду, явно намереваясь отправиться в северные воды. Форбэш посидел на троне до тех пор, пока они не вошли в воду и не начали плескаться. Перекликаясь, несколько минут спустя они вернулись на берег. Четверо пингвиият присоединились к своей стае, а трое (на всех троих были надеты пронумерованные повязки) остались возле воды.

На следующий день поздно утром Форбэш спустился к берегу, старательно обойдя лужу возле шеклтоновской мусорной ямы, где валялись ржавые жестянки, битые бутылки, выцветшие тюленьи и пингвиньи кости и обломки допотопного автомобиля. Трех птенцов нигде не было видно. Тщательное обследование стай также не дало никаких результатов. Выходит, это были первые из тех четырехсот девяноста двух птенцов, которые поплы­вут впоследствии на север. Форбэш ощутил чувство какого-то удовлетворения.

Большинство птенцов теперь свободнее разгуливали по территории колонии. Теперь они были достаточно велики, чтобы обороняться от нападений поморников. Да и родители кормили их реже. Они были грязные, неопрятные. Клочья пуха, не успевшего вылезти, перемежались местами с их «взрослым» черно-белым оперением. А некоторые из них, хотя и довольно упитанные и рослые, еще даже не думали сбрасывать, с себя пух.

Возвращаясь после кормежки к своей стае, один из таких птенцов подвергся нападению поморника и был сбит с ног. Птенец достигал десяти дюймов росту и весил около четырех фунтов. Когда поморник сшиб его, он упал, извиваясь, на спину, стараясь разодрать грудь врага лапами; он клевался, бил ластами, в ужасе пронзительно свистел. Скатившись в лужу гуано и талой воды, покрытый свалявшимся, мокрым пухом, он, спотыкаясь, поднялся на ноги, чтобы отразить новое нападение противника. На этот раз поморник ударил своим мощным клювом спереди, затем последовало несколько свирепых ударов крыльями, так 41то птенец снова свалился в лужу. Пингвиненок серией отчаянных ударов ласт сбил поморника с ног и бросился бежать, но от удара ногами покатился вниз по пыльному склону в сторону от своей стаи. Когда он остановился, поморник ударил его еще раз. Потом схватил птенца за шиворот и начал трепать этот для равновесия взмахивая крыльями. Птенец перестал кричать. Когда поморник отпустил его, он начал изо всех сил клевать его в грудь. Поморник фута на два поднялся в воздух, и птенец бросился бежать, но по пути был сбит и ударился о камень. Пух слезал с него клочьями, голова и шея были окровавлены. Он свистнул еще раз. Поморник снова схватил птенца за шею и принялся трясти его, норовя ударить о камни, хотя с трудом мог поднять его. Из ран на шее струилась кровь. Удары ласт пингвиненка становились все слабее и слабее. Прошло минут пять. Поморник отпустил птенца. Тот упал на спину и начал клевать хищника в грудь, вырвав несколько пучков перьев. Поморник своим страшным клювом ударил птенца в горло, выбил ему глаза. Минут пять он колотил птенца о камни - колотил до тех пор, тюка он не перестал клеваться или отбиваться ластами и остался лежать на земле, судорожно подергивая лапами. Тут к поморнику подоспела супруга. Она держала птенцу голову, в то время как самец, выклевывая пух, пробивал в его животе отверстие. Сперва обнажился слой жира на груди, потом темно-красное мясо. Подергивая головой и судорожно глотая, поморник вырывал клочья плоти и пожирал, потом он прижал птенцу одну ногу, в то время как другая слабо вздрагивала; между тем самец все глубже впивался в грудь и живот птенца, выдирая внутренности. Голова его и клюв были залиты кровью и розовато-белыми остат­ками последней трапезы птенца. Лишь теперь птенец умер. Поморники вскоре бросили его.

Форбэш с полчаса бродил по территории колонии, зловонный запах впивался ему в ноздри и горло, и когда он добрался до озера Пони, его стошнило. Он вымыл губы и бороду озерной водой, стараясь, чтобы ни одна капля не попала ему в рот. Во рту он ощущал кисловатый вкус.

Он некоторое время постоял, разглядывая дощечку с надписью «Полярная ферма по выращиванию пингвинов», вконец вылинявшую и выцветшую. Шест, к которому она была приколо­чена, покосился. Потом поднялся по северным склонам, пересек колонию, где гнездились поморники. С пронзительным жалобным воплем на него ринулся поморник. В нескольких ярдах ниже на покрытом гравием склоне в лощинке что-то шевельнулось, но что именно, он не смог разглядеть. Он постоял неподвижно, в то время как поморник продолжал кричать над его головой. Он при­стально разглядывал груду камней, где заметил движение, и увидел, что там вновь что-то шевельнулось. Это был птенец-помор-кик, наполовину облачившийся во «взрослое» оперение, нервно вертевший головой. Едва различимый среди камней, он согнулся, растопырив крылья. Форбэш спустился к нему вниз по склону, преследуемый воплями поморников. Птенец пополз прочь, волоча свои тощие ноги, растопырив для равновесия крылья, касавшиеся земли, вытянув свою змеиную голову. Форбэш прибавил шагу, громко хрустя по гравию подошвами маклаков. Птенец раскачиваясь бросился бежать вниз по лощинке, а Форбэш припустил за ним. Поморники продолжали пикировать, целя ему в голову. Оказавшись на дне лощиНки, птенец присел и на мгновение замер. Тут Форбэш схватил его с колотящимся сердцем, тяжело дыша, прижал его к камням. Он поднял птенца, держа его подальше от себя, чтобы тот не запачкал его своими экскрементами, потом придвинул к себе. Он ощупал его жилистую шею, каждый позвонок которой выделялся под перьями и пухом. В ладони его отдавалось биение сердца птенца. Он обхватил его за шею большим и указательным пальцами, а ладонью другой поддержи­вал грудь, так что ноги поморника висели в воздухе. Правой рукой он крепко схватил птенца за крылья и надавил ему на спину. Поморник, усевшись на соседний камень, только кричал, но больше уже не кидался на человека.

Форбэш сидел на камнях. В лощине пригревало, и у него под толстой рубахой выступила испарина. Пот выступил даже на обожженном солнцем и морозом лбу, под спутавшимися, всклокоченными волосами. Худое его тело вздрогнуло, потом отдалось теплу и истоме. Птенец нервно крутил головой, потом зевнул, открыв свирепый черный клюв с великолепным изгибом. Он взглянул на Форбэша твердыми черными глазами, потом уставился вдаль, глотнув, так что Форбэш почувствовал, как под рукой у него шевельнулись обтянутые тощей кожей позвонки. Поморник молча сидел на камне. Кроме них в безветренной лощине не было никого. Форбэш глядел на вершину Эребуса, и ему вдруг страстно захотелось туда подняться.

«Не будь таким, Форбэш. Все это слишком безнадежно. Слишком трагично». Когда ему исполнилось десять лет, отец подарил ему книгу по анатомии в полной уверенности, что сын станет доктором. Он не мог правильно произносить латинские названия и то и дело приставал к отцу с вопросами. Однажды в кустарнике в дальнем конце сада он нашел полуразложившийся труп кошки. Получив от матери разрешение разжечь костер, он, сделав вид, что стряпает, принялся варить труп кошки. Варил до тех пор, пока с костей не сошло мясо. Потом он высушил кости на солнце и по учебнику анатомии выучил почти все их названия. Он был опьянен знаниями и поражал ими всех. Отец очень гордился им и подарил еще одну книгу - учебник физиологии.

Она, очевидно, хочет сказать, что любить - это отдавать, что благословенная природа сердца такова, что, отдавая частицу за частицей, оно остается цельным и неисчерпаемым. К чему вечно отчаиваться из-за того, что не можешь ничего предпринять?

После истории с котом ему захотелось стать фермером, насколько ему помнится, потому, что спелая пшеница, росшая на полосе, так вкусно пахла. Потом он полюбил море и все, что в нем живет. Потом настал черед гор. Он пристрастился к прогулкам по горам, поросшим кустарником. Когда же он поднялся выше снеговой линии, его охватил восторг. Одно время он коллекционировал бабочек и в определенной системе прикалывал их к кускам картона. Крылья их высыхали, становились ломкими и крошились. Ему было противно. Но знать, что к чему, ему было нужно. Он всегда любил животных, птиц, диких зверей. У него никогда не было желания нанести им какой-то вред. Поморник-птенец заворочался у него в ладони, взъерошил перья и снова успокоился.

«Все это слишком трагично... безнадежно».

Что именно? И каков ответ? Никакого нет ответа. Но если я ничего не сделаю, то стану жертвой. Ответа нет. И если убью этого птенца, то ответа не получу все равно. А если я его отпущу, то и тогда ответа не будет. Если птенец подохнет, ничего не изменится. Если я убью его, то ничего не отниму от мира. Если отпущу, ничего не прибавлю.

Ветер торопливо мчался среди скал Мыса. Вихрь подхватил горсть мелкого гравия с края лощины и швырнул Форбэшу в лицо. Слышно было, как налетевший вал гулко ударил о камни побережья.

Если бы все пингвины поумирали или были сожраны морскими леопардами, то ничего бы не изменилось. Если бы ни один поморник не селился более на скалах Мыса, то тоже ничего бы не изменилось. Жизнь - это не нечто индивидуальное, это цельное, большое, точно море. И потому я жертва. Но если я знаю, что я жертва, то я более не жертва. Я свободен.

Он крикнул. Голос его вырывался словно из самого сердца. «Я свободен. Свободен. Да. Я свободен. Хотя я и не понимаю этого, но я свободен».

На Мысе царила полная тишина.

Он осторожно положил птенца-поморника между своих ног. Тот распластался на земле, растопырив, словно защищаясь, крылья, и, изогнув безобразную шею, уставился на него твердыми глазами.

«Ты. Ты жертва, жалкий птенец». Форбэш толкнул его ногой и засмеялся, когда тот, во внезапном припадке страха, срыгнул на носок маклака кусочки рыбы и пингвиньего мяса. Пингвины - жертвы. Морские леопарды - жертвы, тюлени Уэдделла и Росса, тюлени-крабоеды и морские слоны, киты-убийцы, лишайник, растущий на камнях, водоросли в озере Пони, которые возвращаются к жизни, как только растает лед,- все они жертвы. Люди же свободны лишь тогда, когда они об этом знают. Это совсем не значит, что люди хотят владычествовать над животными. Они просто хотят понять. Просто хотят жить плодотворной, сознательной жизнью, хотят что-то творить. Он подумал о двух мертвых поморниках, плывших по озеру Прибрежному вверх ногами, распластав крылья. То, что он это сделал, было ненормально. Это противоречило... противоречило чему-то, а чему именно, он не знал.

Птенец пополз прочь - сперва очень медленно, волоча по гравию длинные неуклюжие крылья, потом бросился бежать вверх по склону лощины к своему гнездовью.

Поморник, сидевший на камне, закаркал, закинув назад крылья, победно выпятив надутую грудь. Форбэшу показалось, что в крике птицы прозвучало удовлетворение.