У водолазов

Первые погружения мы провели с сейнера, в спешном по­рядке, потому они не очень запомнились. Потом начались размеренные исследования с помощью маленького водолаз­ного катера - доры, как называл суденышко его капитан Женя Попов. Очень повезло нам, что довелось поработать с водолазами-профессионалами. Они были в трехболтовых скафандрах, мы - в легких гидрокомбинезонах «Садко».

Наши новые друзья добывали со дна моря трепанга. Они уходили на промысел рано утром и весь день облавливали прибрежные скалистые участки. Команда катера состояла из трех человек, погружались они по очереди, на три часа каж­дый. Члены этой водолазной бригады - умельцы на все ру­ки: и в воду ходить, и катером управлять, и воздух качать, и на камбузе колдовать.

Наше появление на катере несколько уплотнило его на­селение, но водолазы приняли нас приветливо. В первый же день нас решили угостить трепангами. Из раннего улова отобрали ведро самых лучших «морских огурцов».

В Японском море водятся различные голотурии, к коим относятся и трепанги, но «морским огурцом» чаще называют кукумарию - голотурию, способную выпускать щупальца - отростки, похожие на веточки кустов. В дальнейшем мы на­учились отыскивать и кукумарий, и трепангов, и многие другие морские диковинки.

Трепангов нам на пробу Женя отобрал особенных - круп­ных и светлых. Он объяснил, что вареный трепанг, особенно белый, способен снимать усталость, повышать физическую активность, и вообще трепанг все равно что женьшень. Тре­пангов варили весь день; кок четыре раза сливал бурый, как кофе, отвар и заливал варево свежей водой. Наконец, когда мы уже и думать забыли про обещанное угощение, нас по­звали в маленькую каютку на носу катера. Все были в сбо­ре, и дегустация трепанга началась. На сковороде аппетитно шипели темно-коричневые комочки, очень похожие на жаре­ные грибы. Но хрустящие кусочки трепанга оказались упругими, похожими на хрящи. Вкус жареного трепанга, отварен­ного в четырех водах, можно сравнить одновременно с грибами и консервированными крабами. Еда была вкусной и сытной.

В первые дни мы очень уставали, море отнимало бук­вально все силы. Но постепенно вошли в ритм. Надо отдать должное и дарам моря: трепанги, гребешки, кальмары, кре­ветки были хорошим подспорьем в нашем меню.

Отыскивая мидиевые банки - скопления моллюсков, мы работали бок о бок с водолазами. Натянув свои гидрокостю­мы и снарядившись на палубе, наши товарищи заключитель­ную операцию облачения в подводные доспехи осуществля­ли, уже наполовину погрузившись в море. Протопав по па­лубе свинцовыми подошвами ботинок и держась за поручни, они неуклюже спускались по ступеням трапа. В этот момент голова водолаза без шлема, торчащая из ворота рубахи, окаймленного металлическим обрезиненным фланцем, кажет­ся непропорционально маленькой по сравнению с массивным туловищем. Последний этап, одевание и закрепление метал­лического шлема,- самая ответственная операция. Если во­долаз оступится и упадет в воду, его будет очень трудно вытащить на поверхность: все грузы, которыми он обвешан, предназначены для уравновешивания выталкивающей силы воздуха в его одежде - герметичном скафандре. Когда шлем надет и привинчен на горловину, водолаз чувствует себя уве­реннее. Теперь можно и погрузиться. От шлема тянутся на катер шланги - воздушный и телефонный. Снабжение воз­духом принудительное, и водолазу остается только спокойно дышать и стравливать лишний воздух из-под шлема. По теле­фону он может дать команду о добавке или сокращении по­дачи воздуха, сообщить о своем состоянии, попросить потра­вить шланг, поднять его, водолаза, на борт или сделать еще что-нибудь.

Итак, водолаз в шлеме, ему завинтили окошко иллюмина­тора, хлопнули ладонью по шлему - сигнал готовности, и он медленно опускается с трапа в морскую воду. Потравив из­лишки воздуха через клапан, который водолаз нажимает го­ловой, он скрывается под рябью волн.

Мы, аквалангисты, всегда с участием смотрели на дли­тельную процедуру снаряжения водолазов. Наши «Садко-1» можно надеть почти самостоятельно. Незначительная помощь товарища - и мы готовы. Акваланг за плечами, воздух под­ключен, можно нырять с борта. Но войти в воду с трапа удобнее и приятнее. Шлепаешь по нему ластами, вода посте­пенно покрывает ноги, потом тело, море холодит, окунув мас­ку в воду, промываешь ее изнутри, чтобы не потело стекло, стравливаешь через полушлем излишки воздуха, которые со­брались где-то возле, шеи,- и, оттолкнувшись от поручней, уходишь в глубину.

Внизу виден водолаз, который выпускает шлейф воздуш­ных пузырьков. Нагнувшись, он отыскивает добычу. Вот мед­ленно, как в кино при замедленной съемке, оторвал одну ногу от каменной площадки, поросшей мелкими водорослями, и, оттолкнувшись второй ногой, скакнул вперед. Если тече­ния у дна нет, водолаз держит в скафандре много воздуха. Общий вес водолаза, скафандра и грузов почти уравновешен этим воздухом, и водолаз может сделать этакий легкий ска­чок. Но даже при незначительном течении такие манипуля­ции рискованны: вода потащит неуклюжее существо совсем не туда, куда надо. В этом случае помогают свинцовые по­дошвы ботинок, нагрудные и заплечные свинцовые бляхи; воздух почти весь стравливается, и тяжесть грузов как бы прижимает ноги к грунту.

Нагнувшись навстречу течению, наш труженик пытается зацепиться ботинками за грунт, скребет его подошвами и мед­ленно продвигается по выбранному пути. В руках у него багорик, на груди на специальном крючке висит питомза - пле­теная сетка с жесткой горловиной. По мере заполнения ее трепангами водолаз накапливает воздух в скафандре, чтобы уравновесить вес добычи.

Мы ныряем к добытчику, жестикулируем перед его иллю­минаторами; в ответ он улыбается, разводит руками - вот, мол, каково его рабочее место - и продолжает свое дело.

Нам держаться в воде легче: мы ведь можем плавать. Ласты - великое дело, и с течением при достаточном опыте можно справиться.

Под водой, как и в любом уголке живой природы - лесу, поле, степи,- шумное вторжение человека нарушает естест­венную гармонию. Все обитатели морского прибрежного кань­она, куда мы стремимся вслед за водолазом, реагируют на наш визит примерно так: «Спасайся, кто как может!» Рыбы прячутся в щели между камнями и в водоросли, креветки и крабы спешат туда же, гребешки и мидии захлопывают створки; кажется, что даже ежи и звезды замерли, насторо­жились.

Погружались мы вдали от берега, метрах в трехстах от первого мыска, но глубина здесь была не более двадцати метров.

Плыву сквозь сплетение зелено-коричневых гибких и длинных шнуров. Это водоросль хорда, она цепляется за не­ровности камней ризоидами - разветвлениями на нижней части стебля, тянется к поверхности воды. Но вот хорда кон­чается, впереди песчаная поляна с одиноким камнем посере­дине. Около камня видна многочисленная семейка мидий, вокруг - множество плоских круглых раковин с ребристой, поверхностью. Это промысловый гребешок.

Ложусь на дно около крупного моллюска, который при моем приближении захлопнул створки. Хочется сфотографи­ровать его с близкого расстояния. Аппарат готов к съемке, конденсаторы электронной лампы-вспышки зарядились - вижу сигнал неоновой лампы. Проходит минута, другая, створ­ки раковины разомкнулись, показались щупальца, которые белыми ресничками опоясали края розовой мантии - его те­ла. Между щупальцами черные точки. Это глаза животного. Гребешок различает светотень и при колебаниях воды или изменении освещенности закрывает створки, издавая харак­терный щелчок. Мой моллюск размером с десертную тарелку, видимо, уже не молод; на верхней, более плоской створке раковины поселились какие-то животные, которые построили здесь извилистые домики - тоннели. Нижняя створка погру­жена в песчаный грунт.

Мелкие особи гребешков довольно легко парят в воде. Резко закрывая створки раковины, они выталкивают струи воды из внутренней полости, создавая реактивную силу, ко­торая позволяет им толчками передвигаться. Известно, что и крупные гребешки меняют места обитания. Они откочевывают на зиму в более глубокие места.

После съемки гребешка я провел небольшой экспери­мент - вытряхнул его из насиженного гнезда на ровную пло­щадку. Гребешок закрылся и замер на некоторое время, по­том, успокоившись, несколько раз дернулся, щелкнув створ­ками. Поворачиваясь вокруг своей оси, он зарылся в грунт, насыпав на себя небольшой слой оседающих песчинок. На­дежно замаскировавшись, моллюск открыл створки и уста­вился на меня сотнями глаз.

Мое неподвижное лежание на подводной полянке позво­лило приоткрыть еще несколько тайн и понять приемы маски­ровки ее обитателей. Рядом со мной вдруг неожиданно резко выдвинулись метелки пушистых, с тончайшими ворсинками перышек. Это были щупальца морских червей, зарывшихся в песок. Черви выбрасывали щупальца, ритмично шевеля ими, убирали их как по команде, и вновь выбрасывали. Соз­давалось впечатление, будто над ковыльной степью проно­сятся легкие порывы ветра и тонкие метелки растений то при­гибаются, то вновь выпрямляются в полный рост.

Среди мелких бугорков и впадин на песчаной площадке - витые раковины моллюсков, маленькие и большие. При внимательном рассмотрении можно было обнаружить под раковинами клешни и членистые ножки. Это раки-отшельники сделали бывшие домики моллюсков своим пристанищем.

Подплывая к камню, я вспугнул камбалу, которая так слилась с песчаным грунтом, что я чуть было не опустил на нее ладонь, выбирая позицию для съемки. На камне был свой мирок животных и растений. Друза мидий, будто горная де­ревня, лепилась к откосу, множество тонких нитей - биссусов - удерживало и больших, и малых моллюсков. Это ока­залась группа мидий Грайяна, створки многих крупных особей у них покрыты, как мхом, водорослями и известковы­ми наростами. Створки приоткрыты: работают реснички, за­гоняя в полости мантий воду с мелкими органическими части­цами - пищей мидий.

Весь камень был покрыт разноцветными пятнами. Белели наросты известковых водорослей литотамний, очень похожих на кораллы. Зеленели пучки ульвы, на макушке камня кра­совалась белая актиния; рядом с ней прилепились морские ежи - черные, фиолетовые и серые. Многие из них навешали на свои «шубки» разную разность - кусочки раковин, обрыв­ки водорослей, а на одном из них прилепился кусочек газет­ного листка. Странно было видеть в этом подводном уголке на дне моря обрывок газеты.

На поверхности камня виднелись и плоские нашлепки ярко-оранжевого и кремового цвета-губки. Сделав несколь­ко снимков, я поспешил наверх, кончился воздух, да и замерз я основательно - пальцы рук стали непослушными.

Всплывая к катеру, я помахал продолжавшему свою рабо­ту Жене; он уже порядком набил питозму «морским женьше­нем» и готовился послать ее наверх. Водолаз тратил на сбор полусотни килограммов морских огурцов час-полчаса - это питомза, а за смену собирал две-три питомзы, которые отправлял наверх, оставаясь на дне. Всего раз поднимали его на поверх­ность для небольшого отдыха и перекура.

Наш труд был менее утомителен. Подняться на поверх­ность, сменить акваланг, перекусить и передохнуть нам проще, но вот о производительности труда можно было поспорить. К концу экспедиции мы пришли к мудрому выводу: каждой категории подводных работников нужно решать свои задачи.

Настало время отыскивать первую партию установленных у рыбокомбината садков, чтобы загрузить их подготовленными для этого моллюсками. Капитан, понимая серьезность момен­та, без лишних слов повел катер к рыбокомбинату. Мы знали, что водолазам на заросшем ламинариями дне не собрать тре­пангов, животное это обитает на чистых участках дна. Водо­лазы решили передохнут день-два, использовав это время для освоения нашей легководолазной техники.

Место, где опустили садки, искали так. Катер вдет по кур­су, определенному штатным компасом, на один из пеленгов. По второму компасу мы с Олегом прицеливаемся на другой ориентир. Прицел Олег изготовил из двух картонных пластин, прорезав в них вертикальные щели - визиры. Эти визиры за­ранее были установлены по углу второго ориентира, указанного капитаном сейнера при установке садков. Олег смотрит в «прицел» второго компаса и ждет, когда в прорезях появит­ся труба рыбокомбината. Тогда он дает команду сбросить за борт заранее приготовленный буй с буйрепом и якорем. После завершения операции все повторяется еще раз. Теперь мы идем курсом на второй ориентир, а Олег ждет появления в прорезях прибора третьего ориентира. Поставив второй буй, мы готовы к погружению. В воде плавают два буйка, которые помогают определять курс катера, теоретически допустимая ошибка со­ставляет сто - сто пятьдесят метров. Правда, наши два буй­ка, яркие детские мячи в плетеных сетках-авоськах, качаются на волнах на расстоянии полсотни метров друг от друга - это уже успех.

Наше, погружение даст ответ на многие вопросы: правильно ли выбран метод поиска, точны ли приборы, как поживают наши садки. Под воду идем с Олегом. Перед маской - про­зрачная синь моря, не то, что взбаламученная вода у берега. Видны перья руля и винт катера, все изъедено морской водой. На винте - заусеницы и выбоины от ударов о куски льда или бревна, на рулевых перьях - пятна ржавчины и белая россыпь балянусов.

Проплыв под килем катера от кормы к носу, опускаемся по якорной цепи к зарослям ламинарии. Садков не видно. Наш поиск должен определить величину ошибки, и мы уплываем в противоположные стороны. Ищем буйрепы, на которых подвешены поплавки. Течение и ветер развернули катер поперек линии буйков, и мы, ориентируясь на маленькую черную ло­дочку, которой кажется катер отсюда, со дна, плывем, я-от левого борта, Олег - от правого. Внизу - буро-зеленая пло­ская поверхность, покрытая зарослями морской капусты. Все время попадается вездесущая камбала; она то поднырнет под водоросли, то, выскочив из-под них и подняв столб мути, па­рит над бахромой растений. Я плыву и плыву вперед; давно уже должен быть виден буйреп, но его все нет и нет. Стоп, пора остановиться, а то камбала-проводник заведет невесть куда. Разворачиваюсь и осматриваюсь. Над морской порослью зеленоватый сумрак. Ни катера, ни белого шнура буйрепа, ни шлейфа пузырей от акваланга напарника. И камбала скры­лась. Я да прозрачные креветки над зеленым ковром как бы в вязком зелено-синем мешке: сверху голубым пятном рябит поверхность моря, вокруг зеленоватая, без четкой границы сте­на. Куда ни глянь, однообразная картина: зелено-бурая рас­тительность на дне и синеватый сумрак водной толщи.

Решаю всплыть и сориентироваться на поверхности, но в последний момент внимание привлекает бугор, покрытый ла­минариями. Он - на пределе видимости. Подплываю, и - о чудо! - камбала не напрасно «вела» меня за собой: бугор - это наши садки, скрытые лентами водорослей. За неделю, ко­торая прошла после установки садков, примятая раститель­ность поднялась над ящиками и прикрыла их. Три садка стоят рядом, они опустились удачно и не повреждены; два других встали дыбом и, как кони, наскакивают друг на друга.

Нужен буй. Стараюсь всплыть строго вертикально, чтобы не потерять садки. Поднимаюсь вместе со множеством пузырь­ков; они, вылетая из коробки автомата акваланга, рассыпают­ся на мельчайшие шарики, потом, всплывая вверх, увеличи­ваются в размерах и принимают форму вогнутой чечевицы. Постепенно линзочка раздувается - это уменьшается давление воды. Вот на блестящей поверхности пузыря становится видно изображение уродливого человека с огромной головой и ма­ленькими ногами - это мое отражение, Хочется вглядеться в него повнимательнее, но вот уже и поверхность воды, и уродец разлетается с легким хлопком.

Катер от меня метрах в сорока, ошибка поиска невелика, но могли бы и поплутать, да вот камбала вывела на садки. Олег стоит на трапе и что-то объясняет Инне. На корме Женя. Показываю, что нужен буй, и спешу погрузиться. Течение, ко­торое всегда есть в море, может отнести меня в сторону, и тогда ищи садки снова.

Опустившись вниз, конечно, не попадаю к садкам; они мет­рах в десяти, нахожу их только по знакомым мне очертаниям бугра. Взявшись за одну из ножек садка, жду напарника. Олег обязательно заметит шлейф пузырьков из моего акваланга и появится рядом.

Вот и аквалангист, но это не Олег, а Миша. Он притащил с собой груз от поплавка и моток шнура буйрепа, сам буек где-то на поверхности. Наша сигнализация будет состоять из двух буйков. Один - верхний - мы привяжем на длинном поводке, его хорошо будет видно днем; суда, снующие по заливу, на­верняка обойдут его, но ночью наш буй могут сорвать, так как фарватер здесь свободный, а всех капитанов мы не су­мели предупредить о наших работах. Для надежности поста­вим второй буй, на коротком поводке,- на глубине пяти мет­ров от поверхности. Здесь его винты не заденут, а мы сможем легко отыскать.

Как оказалось, у Олега протекал гидрокостюм, и он, по его выражению, «задубел». Так что пришлось нам с Мишей загру­жать садки вдвоем. Мы опускали к садку нужную для опыта порцию меченых мидий, снимали с садка крышку и загружали моллюсков в ящик. Крышку прикручивали проволокой. Опера­ция простая, и, будь у нас свой катер, работу сделали бы за пару дней, но у Жени были свои планы, и мы старались не на­рушать их.

В конце концов, все садки отыскали, ящики загрузили и опытный материал оставили зимовать, привязав к садкам притопленные буйки. Инна очень боялась за своих подопечных: как бы не опустошили ящики морские звезды, не растащили его содержимое осьминоги.

Всех мидий мы предварительно взвешивали. На раковины Инна наносила яркой нитроэмалью номерок. Еще она под­пиливала край створок раковин. Эта операция вскрывала не­сколько слоев известковых отложений на створках моллюска. Каждый год на раковине нарастает новый слой, и по надпилу Инна надеялась определить, как вырастет владелец раковины. Она работала напильником, а сомнения терзали ее душу: не заболеет ли моллюск, не изменится ли его рост? Ведь она шла по неизведанному пути.