Голубые дюны

Настала пора готовить фоторегистратор. Мы с Виктором об­текаемую, эллиптической формы камеру закрепили на штати­ве, которым служила тренога, собранная из уголкового прока­та. Впереди камеры на метровую длину и немного в стороне от оси съемки были закреплены два рефлектора с импульсными

лампами-вспышками, от камеры и ламп шли кабели к герметичной коробке, в которой находилось питание - набор порта­тивных батареек. Вся система была герметична и могла вы­держать 10 избыточных атмосфер давления, что соответствует стометровой глубине погружения аппарата в воду.

Необычная съемочная техника в умелых руках Виктора ожила. Слышно было, как внутри бокса работают механизмы, исправно чередовались вспышки ламп. Испытания прошли успешно. Мы провели съемку с частотой 48 кадров в сутки.

Перед выходом в море ознакомились с техникой безопас­ности при погружениях у Соловков. Здесь важна была тща­тельная подготовка, спуски следовало точно приурочивать к перемене направления течения. Заранее, по таблицам, опреде­ляли время „тихой воды"- смены прилива и отлива, затем подсчитывалась длительность перехода на катере к месту погружений аквалангистов, и только после этого выходили в море.

Теорию организации погружений надо было подкрепить практикой, да и вообще следовало нам проверить и себя, и сна­ряжение после годового перерыва. Решили в „тихую воду" вый­ти в море. Выплыли из бухты Сосновой на лодке, выбрав маршрут к подводной скале, которая в полукилометре от бе­рега скрывалась под волнами. Сначала в связке с акваланги­стом, уже освоившим погружения у Соловков, должен был пойти я, затем Виктор. Я взял с собой обычный подводный фотоаппарат, а напарник - двухметровую пику. Мы знали, что скала отвесно уходит вглубь моря на 20-25 метров, а там, у ее основания,- песчаное дно.

Спускаемся в воду. До этого в Белое море я погружался десятки раз, но подтверждалась интересная особенность: каж­дое новое погружение воспринималось как самое первое и при­носило свои особые ощущения.

Вот и в тот раз, прыгнув в воду, я очутился среди знакомых струй воздушных пузырьков, но преломление солнечных лучей образовало вокруг неповторимое голубое сияние. Цветной ка­лейдоскоп радует глаз, но прямо над головой прыгает на вол­нах днище лодки, и я побыстрее ухожу вглубь, чтобы избежать опасного столкновения.

Преодолеваю метра три, и смутно различимый утес стано­вится отчетливо видимым. На его вершине, сопротивляясь вод­ным потокам, прижились ламинарии, их обтрепанные концы загнулись в одну сторону - значит, есть течение. Вода в море движется даже и в минуты, когда нет прилива, и мы, влекомые мягкой, но упругой силой, скользим вдоль утеса вниз.

Перед глазами темный гранит с редкими пучками растений, но неожиданно стена переходит в уступ, и мы зависаем над ступенью огромной подводной лестницы, основание которой покрыто друзами мидий и светлыми наростами. Нащупываю нарост, напоминающий поролоновую игрушку, это губка. Наконец уступы и уступчики, которыми покрыта скала, кончились, и мы увидели дно. Около скалы песок вынесло тече­нием, под утесом ложбина, переходящая в песчаный вал. Но это была вполне «нормальная», полуметровой высоты волна, а не гора-дюна, с которой я мечтал встретиться. Дно вокруг скалы не было плоским, среди песчаных волн возвышались гряды камней и отдельные островки, которые, наверное, и за­держивали стремительные потоки воды, мешая образованию крупных песчаных валов.

Время под водой бежит незаметно. Все время находились интересные объекты для съемки. Наконец мы забрались в лодку. Прилив набирает силу. Придется Виктору тренировать­ся в следующий раз.

И вот настал день выхода в море. Фоторегистратор на бор­ту, заряжены акваланги, проверены гидрокостюмы. Подсчитано время перехода - и мы в рейсе. Идем на юг, приливное тече­ние помогает, на отмеченном буйками участке моря оба катера встают на якорь. Наконец белые листы пенопласта - буи - утихомирились и лишь слегка покачиваются на якорных шну­рах. Наступает минута, к которой готовились несколько меся­цев, - двухметровая тренога медленно опускается в воду. Боц­ман и двое матросов - почти вся команда катера - бережно травят пеньковые канаты, и рама с осветителями и аппаратом скрывается в беломорской воде.

Погружение аппарата закончено, ослабло натяжение кана­тов. Пришла очередь аквалангистов. Вдвоем с Марком спуска­емся по трапу в воду. Напарник в легководолазном костюме «мокрого» типа - черная микропористая резина плотно обтягивает его тело. Этот костюм отличается от моего «сухого» тем, что его резина смачивается водой как снаружи, так и изнутри, поэтому давление на обе поверхности одинаково. Тело под­водника в таком гидрокостюме не испытывает давления воды снаружи, и одежда не стягивается в жесткие и неудобные складки. Но зато вода проникает сквозь него к самому телу. На мой взгляд, это костюм для теплых морей, хотя Марк и научился погружаться в нем в холодные глубины Белого мо­ря. Однако более 30 минут, по утверждению участников экспе­диции, легководолазы в костюмах «мокрого» типа работать не могли.

Я надел свой залатанный «Садко-2», - костюм «сухой», если он не порван. В этом костюме погружался я и в Баренцевом, и Беринговом морях, и в теплых водах Каспия, но нигде не испытывал потребности побыстрее выйти на поверхность из-за того, что сильно замерз. В костюм этот вода не проникает, в нем нетрудно расправить складки, образовавшиеся на глубине, он легко продувается воздухом изнутри. Хотя «Садко-2» нем­ного громоздок по сравнению с «мокрым», но я был доволен им. Ведь мне приходится много фотографировать под водой, а это требует терпения, а иногда и умения затаиться.

Итак, мы вдвоем с Толчинским в беломорской воде. Опять, как и прежде, много лет назад, когда мы с ним впервые открывали для аквалангистов глубины студеного моря, он стремится куда-то вбок, все вперед и побыстрее.

Марк нырнул вниз, а я, перебирая одной рукой ходовой канат, опускаюсь не так резво. Перед погружением я брызнул на стекло маски немного холодной воды, чтобы оно не потело при погружении. Теперь мокрые края маски, холодя лицо, на­поминают о том, что я в глубине, и заставляют сосредоточить­ся. В свободной руке у меня фотобокс с аппаратом «Салют». Правда, в хорошем качестве будущих снимков я не очень уве­рен, ведь осветитель от моего аппарата с двумя лампами-вспышками и системой питания пошел на комплектование фото­регистратора.

Под нами 20 метров глубины, поэтому не сразу увидел я его раму. Но вот серебристая поверхность бокса аппарата и белый металл рефлекторов начинают просвечивать сквозь си­не-зеленый сумрак. Наконец видна и вся рама. Зрелище уди­вительное: металлическая ажурная конструкция с обтекаемы­ми приборами тремя лапами оперлась на синеватую гряду. Вправо и влево от нее протянулись линии неровных замерших песчаных волн, их бесконечные ряды теряются во мраке, и от этого видимая мной площадка кажется выпуклой, с освещен­ным центром и размытыми краями. Так и напрашивается срав­нение с пейзажем чужой планеты. Но парящий над этой по­верхностью человек возвращает меня к действительности. Марк поворачивает ко мне лицо и дает сигнал - мы у цели. К нам спускается еще один аквалангист, вдвоем с Марком они будут размечать площадку перед камерой - будущее поле съемки. Сначала намечают ось съемки, проведя параллельно гребню дюны черту. В этом направлении по хорошо видной на песчаном грунте канавке они втыкают вешки-реперы - сталь­ные прутики, контрастно окрашенные черной и белой краска­ми. Втыкаются вешки на глубину 50 сантиметров, что вполне достаточно, на поверхности остается полтора метра.

Я фотографирую треногу. Течение лишь напоминает о себе, но удержаться на одном месте уже не так-то легко. Аквалан­гисты работают у самого дна, и им во много раз труднее, чем мне. Чтобы погрузить вешку в плотный, перемытый морской водой грунт, легководолазы долго крутятся, вдвоем нажимая на нее. Они помогают себе, подгребая ластами. Их действия выглядят странно. На поверхности земли, нажимая на лопату или кол, втыкая их в грунт, мы используем наш собственный вес. У легководолаза этот вес уравновешен выталкивающей силой воды. Аквалангист как бы парит в глубине, испытывая чувство, похожее на невесомость. Это приятное чувство, но при работе на дне «невесомость» - помеха. Вот и мои напарники, втыкая тонкие прутки, что на суше не вызвало бы никаких затруднений, тратят очень много времени и сил.

Но вот, наконец, продольный ряд реперов установлен, те­перь дело за поперечным. Это и будет масштаб, который по­может измерять смещение дюны. В продольном ряду шесть вешек, поперек устанавливают восемь, крайние - для большей надежности.

Течение все нарастает, и едва я отплываю от рамы, за ко­торую держусь, как поток подхватывает меня и тянет вверх. Делаю рывок, усиленно работая ластами и подгребая одной рукой. Мне удается спуститься немного вниз и продвинуться к ходовому канату. Схватываю его и, подтянувшись, обвиваю ногами.

Дело принимает серьезный оборот - ведь еще надо поста­вить треногу, развернув ее на ось съемки вдоль гребня песчаной гряды. Но вот ребята закончили разметку, втроем собираемся у основания рамы. Свой аппарат кладу рядом, и мы, держась за треногу, начинаем ее приподнимать. Это не так трудно: фоторегистратор здесь немного легче, чем на суше.

Наконец справляемся с этой задачей. Во время установки треноги аппарат один раз сработал - значит, прошло 30 ми­нут. Итак, аппарат действует. Яркая вспышка осветила кусо­чек морского дна, тренога установлена, и хотя первый кадр не тот, что нужно, мы спокойны за остальные снимки - они будут фиксировать гребень волны, и расскажут о том, что происходит с дюной. Пробная съемка началась.

Плыву за своим боксом, оставленным на дне, и опять див­люсь подводному пейзажу. Песчаные волны впечатляют - та­ких больших мне еще видеть не приходилось. Песчаные гряды на дне Каспия, например,- просто легкая рябь по сравнению с великанами, распростертыми подо мной. Песчаные поляны на дне Японского моря также разлинованы невысокими волна­ми, на Беринговом море песчаные участки мне не встречались вообще. Есть наносы песка и в Черном море, но и там гребни их невысоки. Наверное, дело в приливных течениях: приведен­ные примеры относятся к морям с малыми приливами, а здесь, в Белом море, высота прилива достигает 2 метров.

Подплываю к краю песчаной волны. В свете ламп-вспышек она мне показалась голубой. Но сейчас, в момент борьбы с течением, когда потоки воды срывали с ее макушки вихри песчаных струй, мне было не до этого. Мой красивый ярко окрашенный фотобокс выглядел унылой серой кочкой, наполо­вину занесенной песком. Еще полчаса, и мне бы его не оты­скать, ведь вокруг поднималась настоящая песчаная буря. Мимо меня проносились обрывки водорослей и струи песка. Подхватив аппарат, я устремился вверх. Внизу остались и тре­нога, и окружающие ее песчаные великаны.

Появляюсь на поверхности в отдалении от катера, ложусь на спину и регулирую ритм дыхания. Сбить его, работая на глубине в закрытом гидрокостюме, дело гиблое. Акваланг неумолимо выдает только расчетное количество воздуха, по­требное для хорошей вентиляции легких. Поэтому резкие дви­жения, притом продолжительное время, аквалангисту делать нежелательно: попробуйте побегать в противогазе, и вы пой­мете, что это такое - сбить дыхание. Зная все это, я развернулся головой против течения, лег на спину и, подгребая ластами, старался оставаться на месте. Мне сбросили с борта конец с привязанным к нему буем. Жду, когда его подгонит течение.

Благополучно возвращаюсь на борт. На поверхности воды потоки также сильны, течение повернуло наши легкие суде­нышки, и команды катеров ждут разрешения запустить маши­ны: надо начинать подрабатывать винтами, чтобы удерживать катера на месте. Существует правило: нельзя запускать двига­тель, пока водолаз в воде. Наконец все собрались на палубе, и можно поднять якоря.

Подъем якоря на малом рыболовном боте - дело неслож­ное, но боцман и два его помощника не могут справиться с этим. Якорь вдруг стал очень тяжелым. Не успев полностью раздеться, 'спешим на помощь. Наконец на поверхности, к об­щему изумлению, появляется фоторегистратор - аппарат и верхняя часть треноги. Один из якорей зацепился за кабель вспышки и, оборвав его, согнул стальной уголок стойки рамы.

Вся наша работа пошла насмарку. Стало ясно, что течение тащило катера, якоря их не держали. Мы получили урок от своенравной стихии. Утешились тем, что и отрицательный ре­зультат все же нам что-то дал: «отрепетировали» разметку поля съемки и установку треноги. И еще уяснили немаловаж­ное: на катере надо отдавать два якоря - с кормы и носа.

Вскрыв бокс аппарата и пострадавшую лампу, убедился, что внутренних повреждений нет, вода туда не попала. Все обошлось более или менее благополучно, но на ремонт требу­ется время и материалы, а прилив набирает силу. Решили возвращаться на базу.

Ремонт и наладка фоторегистратора отняли еще три дня, больше, чем предполагали. Как сказал Марк, наш эксперимент вскрыл слабое звено. Как знать, не преподнесет ли морская стихия еще несколько сюрпризов?

Повторное погружение прошло удачнее и быстрее. Работы провели утром, в отлив, в предыдущий раз выходили в море днем - перед приливом.

Я опять фотографировал под водой, солнце лучше освещало место съемки, ведь отлив угнал двухметровый слой воды. Меня обнадежили проявленные в походной лаборатории пленки, на них получились вполне сносные изображения. На моей - три сюжета подводных работ, а на снятой фоторегистратором - перчатка водолаза и кусочек дюны. На негативе хорошо про­сматривалась структура поверхности дна, а это было самым важным - ранее мы могли только предполагать, что яркость ламп и резкость изображения рассчитаны правильно.

На сей раз суда ставили на якоря с особыми предосторож­ностями. А перед спуском аппарата на дно капитаны развер­нули катера навстречу ожидаемому течению и закрепились с кормы вторыми якорями. Треногу опустили быстро, но место работ, как и полагали, оказалось несколько в стороне от прежнего, поэтому разметку делали заново и снова развора­чивали аппарат по оси съемки.

И вот опять передо мной череда песчаных гребней. Кажет­ся, что волны сказочного моря замерли в стоп-кадре, они сине-зеленого цвета, и их очертания теряются вдали. У подножия треноги начинался обрыв, куда я раза два съехал, подмяв ластами гребень. Параллельно исследуемому откосу, на рас­стоянии семи-восьми метров, виднелся соседний вал, светлой полосой уходивший в обе стороны. За ним угадывался следую­щий, а далее видна была только плотная дымка - завеса мор­ской воды, Я смотрел на геометрию морского дна и думал, удастся ли нам разгадать ее законы. Под ногами были и валы-великаны, и мелкие заструги, похожие на снежные наметы в поле. Эти последние шли поперек основной структуры. Какие силы образовали их?

Я знал, для чего нужно знать динамику песчаных наносов. Данные о направлении и скорости движения валов важны для ученых, гидростроителей. Подобные валы могут поглотить не­удачно расположенный причал, засыпать затвор проточной части гидротурбины приливной электростанции или причинить другой ущерб. Район распространения песчаных образований надо знать и рыбакам. В таком районе нет водорослей, а зна­чит, не поймать здесь рыбакам кормящейся рыбы.

Если мы выясним, что подводные песчаные дюны движутся в замкнутом цикле, как во многих пустынях, тогда нужно бу­дет четко установить границы опасного района и стараться не строить здесь подводных сооружений.

Ну, а если строить все же придется? Вот тогда на основа­нии уточненных законов перемещения валов ученые дадут ре­комендации строителям.

...Пока я разглядывал дюны и фотографировал их, мои напарники закончили работу, и мы благополучно по ходовому канату поднялись вверх. Якоря подняли быстро, хотя и ждали с замиранием сердца: вдруг опять покажется фоторегистра­тор? Но якоря пришли чистые.

Через сутки отправились за отснятой пленкой. Аппарат при­подняли из воды, вскрыли, вынули кассету, вложили новую и опустили конструкцию под воду. Три водолаза поставили тре­ногу на место, и эксперимент был продолжен.

Результаты съемки оказались удовлетворительными. Все 100 кадров получились, на наш взгляд, поддавались расши­фровке, изображения были достаточно резки. Хватило и све­та - все реперы видны на поле съемки. Некоторые кадры были затемнены взвешенными в воде частицами, время их экспози­ции соответствовало наиболее сильному течению. На некоторых кадрах получились стайки рыбок, на других - ленты водорос­лей, которые зацепились за раму регистратора или вешки. Кста­ти, по их положению можно было судить о направлении тече­ния. Расположение реперов на соседних кадрах мало чем отличалось друг от друга, различия касались только движущихся предметов - рыбок, медуз, водорослей. Для определе­ния смещения дюны требовались тщательные замеры в лабо­раторных условиях.