Пленники дрейфующих полей

К сожалению, канал оказался слишком узким, чтобы пропустить судно. А вскоре лед заполнил канал, и ледяные поля на западе вновь сплотились. В следующие дни был сильный мороз; сентябрь полностью заморозил "Ганзу" на 73°25'7" с. ш. и 18°39'5" з. д.

Необходимо было подумать о постройке зимнего дома на льду, и мы незамедлительно ее начали. Стены решено было сложить из угольных брикетов - это превосходный строительный материал, который впитывал сырость и сохранял тепло во внутреннем помещении. Вода и снег были строительным раствором. Оставалось лишь посыпать свежим снегом стыки и швы, а затем поливать их водой, и через 10 минут все превращалось в плотную компактную массу, из которой уже невозможно было выковырнуть ни единого брикета. Для крыши была использована парусина.

8 октября, через несколько дней после окончания строительства дома, разразился снежный буран, сделавший невозможным продолжение работ, и за пять дней он полностью засыпал дом и судно.

В середине и в задней части палубы намело такие снежные сугробы, что было трудно пробраться в каюту. Под тяжестью снега молодой лед, сковавший "Ганзу", осел и отделился от судна, причем морская вода проникла между льдом и снегом. Одновременно резко подуло с севера, и вдруг ветер с оглушительным шумом перевалил "Ганзу" на подветренную сторону. Мы боялись, что ветер отнесет судно от нашего ледяного поля. Видимость не превышала нескольких шагов. С невероятным трудом нам удалось завести ледовые якоря - работа, которой мы все занимались более часа. Тринадцатого шторм иссяк; снова наступила ясная спокойная погода. К этому времени мы очутились в 16 морских милях северо-восточнее Земли Ливерпуль. Берег выглядел круто возвышающейся зубчатой скалистой поверхностью, скудно покрытой снегом.

С 5 по 14 октября дрейф был очень быстрым. За это время наша льдина прошла 72 мили к юго-юго-востоку.

18 октября снова ясная, спокойная, морозная погода, но уже в половине восьмого утра в непосредственной близости от корабля началось сжатие и торошение льда. До полудня продолжался этот невероятный треск. С определенными интервалами, как накатывающийся прибой, подо льдом ревело и грохотало, трещало и свистело. То это напоминало скрежет дверей, то гул многих человеческих голосов, то, наконец, торможение поезда. Причина этого сжатия в такой непосредственной близости от корабля заключалась явно в том, что наше поле повернулось при дрейфе и нас еще сильнее прижало к побережью.

Утро 19-го началось ужасным штормом от норд-веста, снежным бураном и сжатием льда. Воздух, казалось, сгустился - даже на расстоянии одной мили нельзя было различить побережье. Первое сильное сжатие последовало в 10 часов утра, но серьезность нашего положения мы осмыслили только к полудню. К этому времени надвигающиеся высоко вздыбленные ледяные глыбы разломали молодой лед в 4 фута толщиной с подветренной стороны и навалились на борт. Судно слегка приподнялось и могло бы подняться еще больше, если бы высокие ледяные торосы этому не помешали. Судно должно было выдержать полную тяжесть сжатия. Замеры показали, что судно еще не пропускало воду. Незадолго до часу дня лопнули палубные швы, но вода, казалось, еще не поступала. За этим сильным сжатием последовала короткая пауза, которую мы использовали, чтобы немного перекусить на палубе - под палубой было что-то не очень уютно. Но вскоре вновь вздыбились торосы и начали разрушать судно, одновременно поднимая его переднюю часть - сначала медленно, а потом все быстрее - на высоту до 17 футов. Зрелище было совершенно необычным, устрашающе-прекрасным, и свидетели - почти вся команда - наблюдали его со льда. При этом необходимо было самым быстрейшим образом эвакуировать с корабля по проложенному мостику одежду, важнейшие инструменты, дневники и карты. Кормовая часть корабля, к сожалению, не хотела подниматься, штевень в связи с этим должен был выдержать страшное давление, и мысль о гибели корабля не оставляла нас.

Примерно в 5 часов подвижка льда прекратилась, всторошенный лед отступил, и спустя час корабль, перевалившись на наветренный борт, смог соскользнуть на свободную воду. Швартовые тросы, которые были отданы, чтобы не препятствовать подъему судна, завели снова. При этом мы подошли к помпам; выяснилось, что в трюме вода на 17 дюймов. Мы занялись откачкой, и около 7 часов с радостью отметили, что с водой справились. Теперь мы могли позволить себе поужинать. Хотелось надеяться, что корабль, несмотря на ужасающее сжатие, не очень пострадал. Через полчаса, к нашему ужасу, мы снова обнаружили, что вода поднялась на два дюйма. Вновь мы встали к помпам. После получасовой работы выяснилось, что все усилия напрасны; уровень воды в трюмах не только не уменьшался, но медленно прибывал. Внимательный осмотр корабля не дал результатов - обнаружить течь не удалось, напрасно капитан и штурман пытались определить ее по звуку. Наверное, она открылась где-то в днище угольного трюма. Кроме пробоины в задней части штевня, и киль, вероятно, был поврежден, а возможно, и шпангоуты.

Довольно! Судьба "Ганзы" решена, наш добрый корабль должен погибнуть! Несмотря на сильные потрясения, мы перед этой жестокой действительностью сохраняли полное самообладание. Дом на дрейфующем к югу ледяном поле на протяжении долгой полярной ночи должен стать нашим единственным прибежищем, а может быть, и нашей могилой.

Нельзя терять ни минуты, надо продолжать работу. В 9 часов вечера снегопад прекратился, ясное звездное небо было над нами. Луна освещала пустынное ледяное поле, то тут, то там вспыхивали разноцветные зарницы северного сияния. При этом мороз усиливался. Одна часть команды осталась у помп, другая до середины ночи переносила самое необходимое с корабля на льдину.

Особенно обидно было то, что откачиваемая вода из-за наклона палубы не могла стекать через забитые льдом шпигаты, а замерзала между коробками с продуктами. Вскоре весь ют был забит льдом, выкачиваемая вода скапливалась непосредственно у помп. Чтобы создать сток, мы пробивали отверстия в фальшборте, но без особого успеха - из-за сильного мороза вода вскоре вновь переставала вытекать. При этом лед все больше скапливался у надстроек, и вода проникала в люки. Ночь принесла измученной команде несколько часов сна, затем все насладились горячим кофе. Однако катастрофа приближалась. В 8 часов утра люди, занимавшиеся в форпике выгрузкой горючего, сообщили, что дрова уже плавают в воде. Капитан отдал приказ выключить насосы. Судно погружалось все быстрее.

В первую очередь начали переносить на лед самые необходимые предметы: постельные принадлежности, одежду, продукты и запасы угля. Молча тащили тяжелые ящики и бочки через люки на палубу. Вот тяжелейшие железные печки - они обеспечат нам теплую пищу, отопление нашего убежища и все необходимые условия для зимовки на льдине. В три часа вода уже достигла стола в каюте, и все предметы плавают. При мысли о том, что дров у нас недостаточно, мы хватаем каждый деревянный предмет и бросаем его на лед. Погружение корабля теперь почти незаметно, его, вероятно, задерживают какие-то подводные ледяные препятствия. На лед выгружается небольшой ящик с медикаментами и разные мелочи, которые в нашем будущем положении станут особенно ценными: каютная лампа, книги, сигареты, шахматы и т. д. На лед также перебрасывают паруса, которые были натянуты над палубой как крыша. Но необходимая работа все еще не закончена. Рядом с кораблем на льду валяются в хаотическом беспорядке самые разнообразные предметы; здесь же и дрожащие от мороза, борющиеся со смертью крысы. Имущество для большей безопасности (имея в виду, что льдина может расколоться) следует отодвинуть шагов на тридцать. Печки мы сразу повезли на санях к дому, чтобы они уже вечером обеспечили нас теплым кофе....

В 9 часов вечера при свете каютной лампы мы все собрались в своем новом приюте, который выглядел как страшный большой гроб.

Это был суровый, холодный лагерь, но мы, уставшие и измученные, немедленно погрузились в сон. Утром 21-го мы в первую очередь отправились к судну, чтобы раздобыть еще горючего. Котельная была уже под водой. Поэтому мы обрубили мачты и потащили их со всем такелажем на лед - эта работа заняла почти целый день. В 11 часов свалилась фок-мачта, а в 3 часа - грот-мачта, и "Ганза" являла собой безутешное зрелище гибели. В последний раз капитан и штурман взошли на палубу, а около 6 часов они отдали концы, которые еще удерживали судно на ледовом якоре - мы опасались, что наша льдина может быть разрушена тонущим кораблем.

Спасательным работам на удивление благоприятствовала погода - с вечера 19-го по 26-е было тихо и ясно. В ночь с 21-го на 22-е обломки корабля пошли ко дну на широте 70°52' с. ш: и 21° з. д., примерно в 1 1/2 немецких миль от берега...

Медленно, но непрерывно наше ледяное поле несло на юг. Оно то приближалось к твердой земле, то снова отдалялось, что зависело, вероятно, от прилива и отлива.

Мы все больше и больше привыкали к распорядку дня, который во многом напоминал службу на корабле. В 7 часов нас будили последние ночные вахтенные. Мы поднимались, натягивали шерстяную одежду, умывались растаявшей снежной водой и наслаждались кофе с черствым хлебом. Затем начиналась напряженная работа, в которой никогда не было недостатка: изготовление всевозможного необходимого и еще недостающего оборудования, шитье парусов, рубка дров, изготовление новой одежды из непригодной, ведение дневника и чтение. В ясную погоду вели астрономические наблюдения и производили необходимые вычисления. В час дня обед - крепкий мясной бульон составлял его главную часть, и, так как у нас не было недостатка в консервированных овощах, мы могли разнообразить пищу. Солонину и шпик использовали мало. К спиртному обращались очень редко. Только в воскресенье мы разрешали себе по стакану крепкого портвейна. Состояние здоровья в течение всей зимы было хорошее. Кроме кратковременной лихорадки у матроса Шмита и отмороженного пальца у матроса Бютнера, других недугов и болезней не было. Мы никогда не оставались бездеятельными, и распорядок дня строго соблюдался.

В начале ноября дрейф был очень значительным. Между 5 и 13 ноября он составлял ежедневно 8 миль...

Приближалось рождество - прекрасный праздник родины, и мы чувствовали себя, поскольку все были здоровы, в праздничном настроении. В течение последних дней был сильный шторм. В праздничный вечер сильный снегопад: наш дом был засыпан настолько глубоко, что следующим утром мы шагали по крыше, как по земле. Рождество отпраздновали совершенно так же, как сделали бы это дома - с ружейными залпами и пуншем. Чокаясь в полночь, мы не забыли поздравить друг друга с Новым годом. Это поздравление - часто просто форма вежливости - здесь шло из глубины сердец.

Второе января принесло ужасную непогоду: шторм с норд-оста и пургу. Уже в первой половине дня почудился нам особенный странный шум, как будто кто-то скребет ногами по земле, но, поскольку это вскоре прекратилось, мы не обратили на шум внимания. После обеда, когда отдыхали, вдруг снова услышали те же самые звуки, только немного более громкие. Это было грохотанье, шарканье, треск, скрип, будто неизвестные духи орудовали под нашей льдиной. В недоумении мы выскочили из дома, полагая, что рушится наш продуктовый склад, расположенный вокруг дома. Матрос с лампой в руках заботливо предварял наше шествие. Однако, где бы мы ни освещали лампой блестящие и сверкающие ледяные стены, ничего не могли обнаружить. Неподвижно цепенели длинные ледяные сосульки, их ничто здесь не потревожило. Мы прошли весь снежный коридор перед нашим домом. Ничего нельзя было увидеть дальше чем на десять шагов, и не был слышен ни один звук, кроме рева шторма. Тем не менее мы иногда слышали то же самое тихое скрежетание и шарканье, что и перед обедом. Попеременно, сменяя друг друга, мы ложились, прикладывая ухо ко льду, и начинали различать звуки, как будто один кусок льда с силой двигают по другому или будто вода журчит под нашей огромной льдиной. Не было никакого сомнения, что над ней нависла угроза разрушения. Если бы льдина разрушилась, наше положение оказалось бы безысходным.

Утром 4 января буря кончилась. С трех сторон край льдины был всего в 200 шагах от нашего дома. С четвертой стороны расстояние было около 1000 шагов, в то время как раньше - 3000. Расстояние до берега составляло едва ли больше двух миль.

После возникших опасностей и в связи с тем, что наш ледяной плот казался теперь гораздо менее надежным, чем прежде, было предложено предпринять попытку спасаться с лодками и продовольствием на берегу. В перспективе мы могли бы к весне достичь обитаемой юго-западной части Гренландии. Но, к сожалению, выяснилось, что мы не можем пройти дальше края нашей льдины, где начинается мелко раздробленный лед, настолько покрытый снегом, что уже нельзя различить ни трещин, ни щелей. Пробиться здесь на побережье казалось совершенно невозможным, и по-прежнему наша льдина оставалась единственным средством спасения.

11-го - сильный норд-ост с ужасной пургой. В 6 часов Хильдебрандт, который стоял на вахте, вошел в дом с возгласом: "Тревога!" Неописуемый грохот раздавался в непосредственной близости. С вещевыми мешками и шкурами все бросились к выходу. Но он был уже завален снегом, и мы, чтобы скорее выйти наружу, проломили крышу. Разбушевавшаяся стихия, встретившая нас, превзошла, казалось, все пережитое до сей поры. Плотно прижавшись друг к другу, едва удерживаясь на ногах, мы пытались противостоять ужасной непогоде. Вдруг прозвучало: "На льдине вода!" Окружающие нас льдины разошлись, началась сильная зыбь. Наше поле начало снова крошиться со всех сторон. Между домом и складом заготовленных дров, примерно в 25 шагах, неожиданно разверзлась трещина. Кажется, что отломившаяся часть льдины, величиной с дом, вздымаемая огромными волнами, хочет обрушиться на нас. При этом мы хорошо ощущаем, как поднимается и опускается наша собственная сильно сократившаяся в размерах льдина. Кажется, все потеряно. На отломившейся части льдины запас горючего уносится в бушующее море.

Мы попрощались и пожали друг другу руки - уже следующий миг мог стать нашим концом. Глубокая подавленность охватила всех, но люди держались спокойно. Так мы стояли или сидели на корточках около наших двух лодок целый день. Мельчайший снег пронизывал одежду до кожи. Казалось чудом, что именно та часть льдины, на которой мы находились, еще держалась благодаря своей особой прочности. Этот обломок, периметр которого составлял всего 150 футов, был как бы ядром некогда обширного поля - ему мы доверили наше спасение. К вечеру массы льда снова сплотились вокруг нас, зыбь благодаря этому прекратилась, и непосредственная опасность, казалось, миновала. Мы вздохнули с облегчением, что-то перекусили в доме и улеглись, выставив усиленную вахту. Была полночь, когда полный ужаса крик разбудил нас. "Скорей, мы несемся прямо на высокий айсберг!" - кричал вахтенный матрос. Все бросились к выходу. Мы всегда были одеты; не тратя времени на длинный снежный коридор, сорвав крышу, выбрались на воздух. Какое зрелище! Вплотную к нам, как бы вися над нашими головами, несся ледяной гигант невероятного размера. "Его пронесло", - сказал капитан. Был ли это действительно айсберг, или мираж, или высокий берег? Мы не могли решить. При огромной скорости дрейфа жуткий призрак исчез уже в следующий миг.

12-го мы смогли определить нашу широту: 65°50'7" северной широты, таким образом, за четыре дня нас отнесло на 56 миль к югу.

В 10 часов вечера 14 января во время ужасного шторма с оста вахтенный сообщил, что лед снова пришел в сильное движение. В непосредственной близости от нашего дома возникла трещина, и отломившиеся куски льда громоздились друг на друга.

Около 11 часов нам пришлось пережить мгновение, когда внезапно появившаяся трещина грозила разломить дом. При громовом шуме произошло событие, которое на первый взгляд не может вызвать ничего, кроме стыда. Только богу известно, каким образом никто не получил повреждений при паническом бегстве из дома. Мы находились на льду, без крыши над головой, во власти страшной непогоды, ожидая дня, который должен был наступить только через 10 часов.

Эта ночь была самая страшная из всего нашего полного приключений путешествия на льдине. Казалось, ей не будет конца. Холод достигал -10°. О настоящем сне, по крайней мере, в лодке, нечего было и думать. Беспорядочное, неспокойное забытье одолевало смертельно усталых людей. Упакованные, подобно селедкам, мы лежали в спальных мешках. Повар нашел все же в себе силы, чтобы утром приготовить в доме кофе, и никогда, пожалуй, этот изысканный напиток не пробуждал так к жизни измученных людей, как тогда. Непогода бушевала целый день. Мы лежали в лодках, наполовину в воде, наполовину в снегу, дрожа от холода, промокшие насквозь. Ночь с 15-го на 16-е мы провели в том же безутешном состоянии, и только 16-го днем погода стала улучшаться, и мы смогли покинуть наше убежище.

Пять ночей все спали в лодках. Дни до 19-го при сносной погоде мы использовали на то, чтобы из обломков разрушенного жилища построить новое.

Несмотря на все эти злоключения, лишения, усталость и опасности всевозможного рода, настроение у людей оставалось бодрым, духом не падали. Истинно морской юмор сохранял в самые сложные моменты наш кок. До тех пор, пока у него был табак, ничто его не сокрушало. Когда 3 января страшное сжатие разрушило нашу льдину и дому угрожала опасность в любой миг пойти на дно, кок занимался починкой кофейника. "Хоть бы льдина продержалась до того времени, как он закончит починку. Ему бы хотелось еще раз вскипятить воду, чтобы перед "отбытием" мы получили немного горячего... "

Февраль протекал спокойно, погода была все время хорошая. Дрейфующий лед и айсберги, которых становилось все больше, не сокращали площадь нашей льдины. Окрепла уверенность в будущем.

Мы стали совершенно равнодушны к вещам. Самые ценные книги разрывались на самые пустяковые нужды. Золоченая рама нашего каютного зеркала давно пошла на топливо, зеркало было выброшено. Бензин и алкоголь использовались как топливо для печки. Как можно было использовать порох? Лучше всего для фейерверка, для развеивания тоски.

В середине февраля, находясь на 64°40' северной широты и примерно в 20 морских милях от земли, мы увидели в восьми милях к западу полосу открытых вод, тянущуюся параллельно побережью. Ландшафт побережья стал менее суровым. Возникало впечатление, что там могут жить люди. Солнце, которое поднималось уже на 17°, начало заметно припекать. Мы чувствовали себя совершенно по-летнему: долой меховую одежду! Можно было увидеть кое-кого из нас с открытыми грудью и шеей, с закатанными рукавами.

Март был снежным и принес нам мало веселых дней.

В бухте Нукарпик была вынужденная остановка примерно на четыре недели. Мы находились в 2-3 морских милях от земли. В то время как лед, не задерживаясь, продолжал свой дрейф на юг, нашу льдину таскало то в южном, то в северном направлении.

В середине апреля у одного из наших людей - у Циммермана - случился приступ цинги. Ноги у него опухли. Мы приняли меры, заставили его больше двигаться на воздухе, и вскоре он выздоровел.

Утром 7 мая нас неожиданно обрадовал вид открытой воды по направлению к земле. Сильный юго-восточный ветер расчистил за ночь небо, и на рассвете дежурные услышали шум и плеск, которые могло издавать только море. Теперь нам всерьез пришлось задуматься: не пришла ли пора покинуть льдину? Пришла! Ветер и погода благоприятствовали. Все ближе и ближе подвигалась к нам полоса воды на юго-западе - ветер разъединял массы маленьких льдин и гнал их на север. В половине двенадцатого капитан (Хегеманн пишет о себе в третьем лице), который до этого момента молча наблюдал за льдом и погодой, объявил - вначале офицерам, которые все без исключения согласились, - что, по его мнению, наступил момент покинуть льдину и на лодках искать спасения на побережье. Но он бы желал разделить ответственность за решающий шаг не только с ними; он полагает, что уход со льдины и погрузка в лодки состоится на основании добровольного решения всех или по крайней мере подавляющего большинства. Это сильно укрепит виды на спасение благодаря общему напряжению сил. Насколько обоснованно это мнение, покажет будущее. Соображения капитана встретили всеобщую поддержку, и только доктор Лаубе высказал некоторые сомнения, которые, впрочем, не возымели действия. Наше решение было твердым.

После плотного обеда мы начали немедленно готовить лодки. Это была тщательная и утомительная работа. Сначала надо было вынуть находившиеся в лодках провизию, одежду, паруса, мачты, инструменты и прочее. Пустые лодки тащить через три льдины, затем перетаскивать все содержимое - частично на санях, частично на спине - и вновь загружать лодки...

С лихорадочным рвением и нетерпеливо делалась эта работа, и уже через три часа все было готово. Мы бросили последний благодарный взгляд на нашу верную льдину. Сквозь бесчисленные опасности и бедствия она за двести дней вынесла нас из страны ужаса и смерти в гостеприимные широты, дав нам мужество и надежду на скорое спасение.