Две встречи

Наш самолет поднялся в воздух и взял курс на Запад. Более десяти тысяч километров отделяет нас от цели путешествия.

Мы летим в Африку, к знаменитому кратеру Hropo-Нгоро, в глубокой чаше которого простирается гигантская равнина, давшая приют целому миру диковинных животных.

Прежде чем мы попадем в Танзанию, где находится вулкан, нам предстоит пересечь Европу, Средиземное море, Северную Африку и опуститься за экватором. В руках у меня карта. Я провожу прямую линию, и сам удивляюсь: от Москвы до Дар эс Салама чуть больше пяти сантиметров. Африка кажется совсем рядом. Между тем мы уже второй день летим на самом быстроходном самолете и только сейчас приближаемся к Египту.

Сверху, с самолета, территория его напоминает лунный пейзаж: повсюду скалы и песок, песок и скалы. Эту мертвую пустыню оживляет единственная зеленая полоса, протянувшаяся с севера на юг, - русло великого Нила.

Мы задумываемся и с грустью вспоминаем, что когда-то по этим необозримым просторам бродили несметные стада антилоп, слонов, носорогов. Здесь жили черногривые берберийские львы- самые красивые львы из всех, существующих на Земле Тем радостней, что есть еще в Африке райские уголки, где сохранились многие редкие животные.

Но вот Египет позади. Мы направляемся дальше на юг. Зелень все чаще стала разбавлять желтые краски пустыни. Река здесь стала шире, разделилась на множество мелких речушек-протоков, между которыми видны зеленые ковры болот.

Именно в начале века плавал на своем пароходике, замаскированном камышами, один из первых фотографов животных - известный шведский путешественник Бенгт Берг. Ему первому удалось снять на кинопленку сказочную птицу "Абу-Маркубу", обитающую на этих берегах, которую мечтаем и мы заснять для нашего фильма.

Где-то вдали, справа от нашего самолета, засверкали снежные вершины Килиманджаро- самой высокой горы Африки, которая прямо, безо всякого перехода, поднимается из равнины почти что на шесть тысяч километров, а точнее - на пять тысяч шестьсот девяносто три метра.

Вскоре показалась извилистая кромка берега, а за ней иссиня-зеленая гладь Индийского океана. Мы снова прильнули к окнам самолета.

- Через несколько минут наш самолет приземлится в столице Танзании - Дар эс Саламе, - сообщила стюардесса.

И вот уже перед нами молодая столица молодого свободного государства, которому еще не исполнилось и десяти лет.

В Объединенной республике Танзании свыше десяти миллионов жителей. И только около трехсот тысяч живет в городах. Из них половина - в столице, носящей удивительно красивое название - "Дар эс Салам", что в переводе означает - "Гавань мира".

Оттого, что много зданий построено из белого камня, город выглядит особенно нарядным. Особенно красива набережная, вдоль которой растут высокие, стройные пальмы - вся она утопает в зелени.

Мы проезжаем по главной улице, название которой имеет символический смысл: "Авеню Независимости", и направляемся в деловой центр.

- Сохранились ли в Африке животные, некогда обитавшие в легендарной Гандване?

- Что представляет собой животный мир знаменитого кратера Нгоро-Нгоро?

- Как вам в Танзании удалось сберечь ценнейший мир животных?

Все эти вопросы мы задаем директору национальных парков Танзании. И он исчерпывающе отвечает на них. Потом достает карту Танзании. Мы склоняемся над ней и начинаем обсуждать наш маршрут по заповедникам.

И вот мы уже снова в пути. Наша автомашина легко бежит по прекрасному шоссе. Вокруг, куда ни взглянешь, типичный ландшафт саванны- вызженная солнцем равнина с редким, невысоким кустарником. То тут, то там над нею возвышаются баобабы - громадные деревья, достигающие двадцати пяти метров высоты и сорока метров в

окружности.

Чтобы охватить такой ствол руками, нужно по крайней мере человек двадцать. Древесина у баобаба очень мягкая, и поэтому в стволе часто образуется дупло. Размеры такого дупла бывают столь значительны, что в некоторых из них, по рассказам очевидцев, устраивают даже гаражи для легковых машин.

Листья у баобаба, наоборот, очень маленькие, они нисколько не соответствуют

размерам дерева. Но, оказывается, именно такие листья дают возможность баобабу спасаться от засухи. Чем меньше листья, тем меньше площадь испарения и, следовательно, больше шансов для сохранения влаги. А это очень важно, так как баобаб растет в довольно засушливых местах.

По дороге нам встречались и другие одиноко растущие деревья. Прежде всего колбасники, названные так потому, что с их веток свисают плоды, похожие на ливерную колбасу. Похожие, конечно, только по внешнему виду, ибо эти плоды совсем несъедобны.

В ряде мест саванна переходит в лесостепь, покрытую низкими и более жесткими травами, изредка встречаются акации.

Какая резкая перемена! Только что мы ехали по "христоматийной" Африке, по ее выжженным солнцем степям и долинам, и вдруг очутились в дивном зеленом раю.

Ландшафт изменился еще за несколько километров до заставы знаменитого Нгоро-Нгоро!

Издали эта застава похожа на распиленную пополам избу, одна половина которой находится на правой стороне дороги, а другая - на левой. А посередине между ними поднимается и опускается шлагбаум, раскрашенный черной и белой краской.

Любезные сотрудники Национального парка все, как один, одетые в зеленую униформу, приветливо встречают нас, просят внести плату за посещение парка, за проезд автомашины, за водителя. Мы исполняем все формальности, предъявляем разрешение на киносъемку и снова трогаемся в путь.

И справа, и слева от нас живописнейшие, покрытые густым лесом горы, ущелья. Местами они такие крутые, что дух захватывает, когда смотришь вниз. Листья, деревья, трава поражают свежестью - ни одного сухого растеньица. Да и откуда им тут взяться. Внизу жара, знойно, а тут, в горах, натягиваем на себя теплые свитера, ежась от прохлады и сырости.

Чем выше мы поднимаемся, тем все больше и больше приближаемся к облаку, нависшему над горами. И, наконец, скрываемся в нем. Все сразу исчезает в густом тумане. Машина идет с зажженными фарами, потому что уже в нескольких шагах ничего не видно. Идет медленно, беспрерывно сигналя, чтобы не столкнуться с идущей впереди или навстречу машиной.

Но вот туман начинает редеть, кое-где уже показываются просветы, сквозь которые видно голубое небо. Постепенно становится все светлее и светлее, все солнечнее. Мрачное, хмурое утро уступает светлому дню. Это мы вышли из облаков, окутывших гору, и теперь мчимся туда, где начинается спуск к кратеру вулкана Нгоро-Нгоро. По дороге мы встречаем пасущихся возле леса буйволов. Это кафрские буйволы или, как их еще называют, черные буйволы - самые сильные, самые дикие из этого подсемейства, намного мощнее тех, которых мы встречали раньше в Китае и в Индии, когда снимали там фильмы.

Буйволы пасутся неподалеку от нас, опустив вниз свои широкие, массивные головы, увенчанные могучими рогами и дико поглядывая на нас большими сине-черными глазами.

Мы сошли с машины, чтобы заснять этих неуклюжих, тяжеловесных быков, и вдруг заметили, что на нас уставились чьи-то изнывающие от любопытства глаза-глаза бабуинов, мрачных существ из породы собакоголовых обезьян.

Мы отправляемся дальше. Сначала дорога спускается в глубокую долину, затем поднимается снова вверх. Чем выше мы поднимаемся, тем все гуще становится лес, пока мы не попадаем, наконец, в настоящие тропические джунгли. Ярко раскрашенные птицы мелькают в зелени деревьев. Особенно часто попадаются на глаза турако - красивые птицы с красными крыльями. Неугомонные обезьяны и здесь беспрестанно прыгают по веткам и высовываются из листвы, чтобы посмотреть на нас.

У самого края кратера мы вылезаем из машины и с замиранием духа заглядываем вниз.

Не сразу найдешь слова, чтобы описать картину, которая откроется перед вами, когда вы увидите эту сказочно прекрасную, заповедную землю, покоящуюся на дне огромного потухшего вулкана.

Так, наверное, выглядит наша планета, когда ее видят космонавты из иллюминаторов воздушных кораблей.

Нежные, пастельные тона: желтые, зеленые, коричневые, голубые - это размытые воздушной дымкой степи, леса, озера, болота, находящиеся где-то далеко-далеко - на самом дне кратера.

Да, поистине это чудо природы, которое восхищает весь мир. Самый величайший и самый уникальный кратер на нашей планете, на дне которого живут тысячи, десятки тысяч различных зверей и птиц. Он находится в Танзании. Диаметр его - 22 километра. Площадь - 250 квадратных километров, естественная ограда - стена кратера - достигает в высоту 600-700 метров.

Мы с нетерпением пересаживаемся в другую машину (вниз - в кратер разрешается спускаться только с опытным водителем на специальной машине - лендроверс) и, петляя по бесконечному серпантину дороги, начинаем опасный спуск. Как непохоже здесь все на те живописные горы, по которым мы только что поднимались! Здесь, на противоположной стороне кратера, вместо густого тропического леса - колкий кустарник, растущий среди скал и камней, и гигантские молочаи, придающие пейзажу какой-то мексиканский колорит. Дорога узкая, пыльная, каменистая. Склон очень крутой. Одно неверное движение - и вы никогда больше не увидите белого света. С величайшей осторожностью (водители здесь - настоящие виртуозы) мы медленно-медленно спускаемся вниз и через полчаса оказываемся на ровной, как футбольное поле, равнине.

Солнце жутко печет. Мириады мух облепляют нас, лезут в уши, нос, в рот в глаза Но мы не замечаем ничего этого. Мы целиком находимся во власти чарующего зрелища.

Огромное стадо антилоп-гну не спеша расступается, освобождая нам дорогу точь-в-точь как это делает стадо домашних коров.

Впереди нам перебегают дорогу изящные антилопы Томосоке (их тут называют Томми) с характерной черной полоской на желтом боку.

Мы переезжаем еще немного и встречаем новую группу животных.

Вдали пасутся зебры- столь знакомые всем нам по многочисленным снимкам и рисункам, верно воспроизводящим этих "аборигенов" Африки.

Несколько зебр перестают пастись и мчатся наперегонки с нами. Это заражает других. И вот уже целый табун принимает участие в импровизированных гонках. Если не слишком гнать машину, зебры стараются перед самым ее носом перескочить на другую сторону. Создается впечатление, что они играют с нами. Мы останавливаем машину, и зебры тоже тотчас останавливаются, и снова начинают спокойно пастись возле нас. Говорят, что этих тигровых лошадок в кратере Нгоро-Нгоро несколько тысяч.

Рядом с зебрами бродят по равнине страусы. Кто из них выгадывает от такого соседства?

Одни натуралисты говорят, что зебры присоединяются к страусам, а не страусы к зебрам, И выгоду от такого содружества получают именно тигровые лошадки, потому что страусы очень пугливы и как только замечают с высоты своего гигантского роста что-нибудь подозрительное, тотчас бросаются бежать. Другие натуралисты, наоборот, приписывают все те же качества сторожей зебрам, их тонкому чутью.

Кто прав, трудно сказать. Одно несомненно: они часто пасутся вместе. Значит, польза от этого одинаковая и тем и другим.

Вот и сейчас птицы спокойно прогуливаются среди зебр. И даже нас не боятся. Поистине край непуганых зверей и птиц! Мы едем дальше. К спокойному, открытому со всех сторон озеру, на берегах которого нет ни единой травинки. Нет и в воде решительно никакой растительности, потому что вода этого озера представляет собой крепкий раствор соли. Но как раз вот такую или соленую, но, во всяком случае, не пресную воду, предпочитают фламинго - стройные, рослые птицы с чрезвычайно розовым оперением и карминно-черными крыльями.

"В более чудные краски никогда не облекалась богиня утренней зари, сады роз Песта не блистали такими великолепными цветами, как украшение на крыльях фламинго", - восторженно говорит о них известный натуралист Четти. Именно за эти необыкновенно красивые огненно-красные крылья греки назвали птиц-фламинго. Римляне сохранили это название, да и французы - тоже опять-таки из-за крыльев - назвали птиц - Flamant, что в переводе значит "Пламенный". Трудно описать зрелище, которое являют собой фламинго, когда они собираются в огромную стаю отражаясь в зеркально-голубой воде. Увидев их, я не мог оторвать восхищенного взгляда от этой удивительной красоты. Нежные лучи солнца озаряли и без того розовые перья птиц, вытянувшихся в длинную ослепительную цепочку, раскрашенную великолепными красками. Внезапно чем-то спугнутая масса птиц поднялась в воздух, беспорядочной сутолоки, образовавшейся на воде, возникла мерцающая пламенем длинная цепочка и поплыла по небу.

Вскоре птицы опять опустились к воде, где, может быть, были их гнезда, которые они устраивают чаще всего среди самой воды, на неглубоких местах. Гнезда их представляют собой конусообразную кучу высохшего ила высотой, примерно, в полметра. В этих гнездах они и выращивают своих птенцов, которых обычно бывает у каждой матери два.

Я выхожу из машины и, глядя на удалявшуюся стаю, вспоминаю свою первую встречу с этими чудесными созданиями природы.

Это было давно. Очень давно - в те годы, когда мы снимали фильм "Сила жизни".

Был конец ноября. На пароходе "Дзержинский", курсировавшем по Каспийскому морю от Красноводска до Гассан-Кули, рано утром мы подошли к аулу Чекиэляр.

Пароход встал на рейде в нескольких километрах от берега. Стояла чудесная погода. Солнце грело так, как у нас в Москве бывает только в конце лета.

На гладкой поверхности моря, как в зеркале, отражались мягкие, дымчатые облака, неподвижно стоящие на якорях рыбацкие лодки и длинная узкая полоска горизонта. С палубы парохода мы с любопытством рассматривали берег.

Селение Чекиэляр расположено на низком, песчаном берегу Каспийского моря, в 16 километрах от Гассан-Кули. Когда-то пароходы подходили здесь прямо к берегу. Но море так обмелело, что даже парусные лодки были вынуждены останавливаться почти в двух километрах от берега. Из-за такого обмеления разгрузка парохода занимала несколько часов.

Сначала всем пассажирам вместе с вещами приходилось перегружаться на плакшоты, затем на гребные лодки и, наконец, с них - на арбы, которые прямо по воде доставляли пассажиров до берега.

Передвижение по морю на арбах - забавное зрелище. Арбы представляют из себя четырехугольные повозки на двух очень высоких железных колесах. В длину арба - около двух метров, в ширину - метра полтора. Сидение возчика выходит так далеко вперед, что он оказывается прямо под лошадью, почти у самого черезсидельника. Короткие оглобли крепятся к хомуту и перетягиваются крепкой цепью, проходящей над черезсидельниками.

Маленькие, сухие, но очень выносливые туркменские лошади, привыкшие и к песку, и к воде, легко тянут за собою эти остроумные вездеходы и, нисколько не боясь моря, свободно шагают по колено в воде.

Наконец, под ногами чувствуется твердая почва, но пассажирам, направляющимся в Гассан-Кули, предстоит сделать еще одну пересадку - на грузовые машины и на этом усовершенствованном виде транспорта преодолеть последнюю дистанцию по ровной песчаной дороге, тянущейся по берегу.

Гассан-Кули, районный центр Красноводской области Туркменской ССР, расположен на юго-восточном берегу Каспийского моря. Не так давно море с юга врезалось здесь в сушу небольшим заливом, а с запада примыкало прямо к селению. Поэтому все постройки здесь были устроены на высоких деревянных сваях. Улиц нет, хотя домики расположены стройными рядами.

В селении сосредоточены все районные учреждения и организации; есть почта и телеграф, радио и метеостанции, морское агентство, электростанция, несколько школ, клубов, магазинов, столовая, ковровая фабрика и пр. Здесь же находилось Управление Всесоюзным орнитологическим заповедником, а в нескольких километрах от города - довольно крупный рыбный завод.

Местные жители почти все ведут оседлый образ жизни, и вместо дымных кибиток построили себе деревянные домики. Большинство домов внутри оштукатурены.

Но внутренность избы по-прежнему чем-то напоминала нам кочевую кибитку.

В комнатах ковры и красиво раскрашенная кошма, которыми застилается весь пол. На стене длинная полка, заполненная сверху аккуратно сложенными цветными одеялами и подуками, а внизу заставленная различной посудой.

Перед тем как войти в комнату, и хозяева и гости снимают обувь и проходят в чулках, располагаясь на коврах и кошме.

Зимой в комнату ставится железная печка (по крайней мере, тогда мы видели эти печки в каждом доме). Топят ее саксаулом, который издалека доставляется на верблюдах и продается здесь же на вес. В дровах - и вообще в лесе - большая нужда, поэтому они расходуются крайне экономно. И все же в комнатах бывает очень жарко. Туркмены любят тепло.

Хотя в тепле здесь недостатка нет. Зимой температура днем не бывает ниже 12° тепла и лишь ночью (и то в очень редкие дни) доходит до 1°, а иногда и до 0°. Лишь в самые суровые зимы температура ночью понижается до -7°С. Но все же снега никогда не бывает.

Зато летом бывает такая жара, что температура в тени доходит до 42°С.

Самыми жаркими месяцами считается июль-август, самыми холодными - январь-февраль. По количеству солнечных дней Гассан-Кули может смело поспорить с любыми первоклассными курортами Италии, Крыма и Кавказа.

Одна беда была в то время: не хватало пресной воды. В селении работал опреснитель морской воды. Но он давал так мало воды, что она была, пожалуй, самым ценным продуктом.

Местные жители так экономно привыкли пользоваться водой, что ухищрялись полстаканом воды вымыть несколько чашек (пиал), а двумя-тремя горсточками мыть лицо и руки. О том, как велика была нужда в воде, можно было судить по тому, что делалось во время дождя.

В такие дни весь поселок приходил в движение. Всюду можно было видеть тщательно собирающих воду жителей. Около каждого дома было устроено водохранилище в виде большого чана - ведер на 60-80, сверху закрытого крышкой. Вода стекала с крыши по стокам и через отверстие в крышке попадала в чан.

Как-то, вскоре после нашего приезда, с утра пошел дождь и продолжался два дня.

Для местных жителей эти дни были настоящим праздником. Они ходили радостные и возбужденные.

- Теперь воды хватит на всю зиму, - сказал мне хозяин дома, когда мы с ним

подошли к чану и заметили, что он наполнился доверху.

И в самом деле, при том расходе воды, к которому здесь привыкли, этих запасов хватило бы, конечно, надолго.

Отсутствие пресной воды сразу бросалось в глаза. Нигде не было ни одного деревца, ни одного кустика. Всюду песок и песок.

- Глаза отвыкают от зеленого цвета, - сказал мне один из местных жителей и рассказал интересную историю. Соскучившись по зелени, он завел у себя в доме цветы. Но, как только он их выставил перед открытыми окнами, к нему началось целое поломничество пернатых. Птички не могли удержаться от соблазна и смело залетали в комнаты. Весело чирикая, они прыгали с ветки на ветку, не стесняясь присутствия людей, а затем, вдоволь насладившись зеленью, снова улетали на волю.

Птиц в Гассан-Кули вообще очень много. На озерах, в заливе и на взморье они собираются осенью в несчетных количествах. Особенно много прилетает водоплавающих птиц. Со всех концов направляются они сюда с первыми холодами. Лентами, углами, косяками и просто беспорядочными массами летят они по неизведанным путям, преодолевая огромные пространства.

Многие, застигнутые непогодой, гибнут в пути. И все же осенью, во время перелетов, здесь собирается баснословное количество птиц. Под теплым солнцем, на обильных кормах, многие из них проводят здесь зиму.

Кого-кого только здесь не встретишь!

Кулички, утки, гуси, казарки, лебеди, цапли, пеликаны и много других птиц буквально заполняют собой водоемы. Тысячами, десятками тысяч поднимаются они в воздух, оглушая шумом и переливаясь на солнце серебром и вороненой сталью своих крыльев.

Как-то раз на местном рыбном заводе, расположенном на сваях, остановилась на ночевку запоздавшая стая скворцов. Птиц было так много, что они заполнили все постройки завода. На крышах, на вышках, на электрических проводах, на столбах - всюду плотной массой сидели птицы. Поднялся такой шум, что с трудом можно было расслышать голоса людей, стоящих близко друг от друга.

Но наутро проснувшиеся жители завода оказались свидетелями еще более поразительного зрелища.

Все "улицы" их городка на сваях были усыпаны мертвыми птичками. Оказывается, этой ночью пировали обезумевшие от лакомства кошки, уничтожившие изрядную часть стаи.

Местные жители называют астрономические цифры зимующих на Южном Каспии птиц. Их насчитывают здесь миллионами. Может быть, это не точно, но, во всяком случае, близко к истине.

Для сохранения птиц в Гассан-Кули создан Государственный орнитологический заповедник. С тех пор здесь запрещена охота. И теперь во всем этой районе нигде уже не услышишь ружейного выстрела. Хотя не всегда охотники прибегали к ружью и раньше - нередко они обходились веслами или просто палками.

Особенно доставалось лысухам. Эти маленькие черные морские курочки, пасущиеся стаями, так жиреют к зиме, что не могут подняться с воды и поэтому становятся легкой добычей.

Много птиц погибают и от хищников. Особенно от орланов и коршунов. Терпеливо выслеживают они свою добычу, долго планируя в воздухе, а потом стремительно бросаются в самую гущу стаи. И горе тем птицам, которые не успевают вовремя подняться и улететь от врага.

Правда, у беспомощных, ожиревших лысух выработался оригинальный способ коллективной защиты. С приближением хищника они переворачиваются на спину и, сильно брызгая водой, вынуждают его прекращать преследование. И все-таки даже такой вид активной защиты не всегда бывает надежным.

Картины самых различных птиц, зимующих на берегах Каспия, производят очень сильное впечатление и надолго сохраняются в памяти.

Но ничто не запомнилось мне так ярко, как стаи краснокрылых фламинго.

Растянувшись длинными цепочками, стоят они стройными рядами по нескольку сотен в каждом. Впереди всех - рослый вожак. Высоко вытянув свою длинную шею, он зорко смотрит по сторонам, грудным голосом и взлетом предупреждая об опасности. Под его охраной спокойно пасутся остальные птицы. Грациозно согнув шею, они водят своим длинным, коленчатозагнутым посередине клювом по вязкому, илистому дну (или отмелям), как бы вспахивая его, забирают ил и, процеживая его через отверстия в клюве, поедают оставшихся мелких водных животных: рачков, червей, рыбок и кое-какие растения. Шум при этом стоит такой, будто где-то рядом со стаей бурный ручеек.

Но вот вожак насторожился. Высоко подняв голову, он осмотрелся по сторонам, издал характерный низкий звук, на секунду замер на месте, а затем вдруг зашагал на своих высоких ногах, изредка оборачиваясь назад всем корпусом.

Мы не сомневаемся, что верный сторож заметил нашу лодку.

Нам никогда не приходилось снимать фламинго. Мы знали, что это осторожные птицы. Но как они ведут себя во время съемки, никто из нас не знал. Уток, гусей, лебедей, пеликанов и многих других водоплавающих птиц мы снимали. И знали, как надо вести себя. Мы знали, например, что пеликаны, как только приближаешься к их гнездам, которые они устраивают на открытой воде, тотчас поднимаются в воздух и не возвращаются в свою колонию до тех пор, пока лодка с людьми не отдалится на довольно большое расстояние. Более того, мы знали, что пеликаны умеют считать. Во всяком случае, до трех - умеют. В этом мы убедились сами, когда снимали их в устье реки Волги. Планируя в воздухе над нашей лодкой, они следили за тем, не останется ли кто-нибудь из нас в зарослях камыша, около которых были их гнезда. И если мы оставляли там нашего кинооператора, тщательно замаскировав его свежей зеленью так, что даже люди не смогли бы обнаружить его, птицы все же не возвращались обратно. Но достаточно было оператору на глазах у птиц сесть в лодку и вместе с нами покинуть колонию, как они тотчас спускались к своих гнездам. Тогда мы пошли на хитрость. Отправляясь на съемку, как и прежде, втроем, мы брали с собой четвертого человека (сына нашего проводника) и прятали его на дне лодки. Затем оставляли оператора в зарослях камыша, сажали на его место сына проводника, и на виду у птиц все трое уезжали. И хитрость наша вполне удалась. Как только лодка отдалялась от колонии, пеликаны сразу же возвращались к гнездам. И наш оператор спокойно снимал их в течение всего дня. Позже мы узнали от одного шведского натуралиста, что не только пеликаны, но и вороны умеют считать. И не только до трех, но даже до шести. Но то пеликаны, вороны. А вот какими способностями обладают фламинго, мы не знали. Поэтому решили снимать их так, как других птиц, - из какого-нибудь укрытия, чтобы птицы не видели нас. Для этого мы укрепили на лодке маленькую брезентовую палатку, сделали в ней крошечный надрез для длиннофокусного объектива кинокамеры, "глазок" для наблюдения за птицами. И ночью, по крайней мере за час до рассвета, тихо приблизились к стае фламинго... Наконец, священный миг настал. Солнце поднялось над горизонтом. Косые лучи его осветили птиц. И мы начали съемку. Однако как только заработала кинокамера, вожак поднял голову так высоко, как это позволяла ему его длинная шея, издал свой характерный "крак" - карканье, лишенное всякого благозвучия, - означающий, видимо, на языке фламинго: "Внимание! Не лучше ли нам убраться отсюда!" И, зашагав от лодки, увлек за собой всю стаю.

Мы были в отчаянии. С утра до вечера мы сидели в своей "засаде" и не могли снять ни одного кадра. Так прошло у нас несколько дней. После чего мы разработали новую тактику. Под покровом ночи мы отправились к месту, где обычно паслись фламинго, не на одной, а на двух лодках. Ту, на которой находился оператор со своим помощником (снимал фильм замечательный оператор Михаил Пискунов, ассистировал ему Эдуард Эзов, снявший впоследствии целый ряд прекрасных кинокартин), мы оставили недалеко от стаи птиц. А на другой лодке я делаю большой круг для того, чтобы оказаться сзади птиц, и потом осторожно, чтобы не спугнуть птиц, начинаю медленно приближаться к ним. Вожак, конечно, замечает меня. И снова уводит стаю. Птицы, вытянув шеи, идут за ним, легко шагая по вязкому илу. Но идут теперь по направлению к той лодке, где спрятана кинокамера, и наши операторы успевают заснять хотя бы несколько бесценных снимков. Именно несколько, не больше, потому что как только до птиц доносится звук работающей кинокамеры, они останавливаются, потом все, как по команде, поворачиваются и теперь уже быстро уходят прочь от подозрительной лодки. Не много нужно времени этим изящным рослым птицам для того, чтобы пройти по воде километр и больше. Так быстро они передвигаются на своих высоких ногах. Но еще меньше времени нужно для того, чтобы перелететь то же расстояние при помощи своих мощных крыльев.

Однако не всегда фламинго могут подняться в воздух. Если они окажутся вдруг на глубоком месте, где не от чего оттолкнуться ногами, - крылья им не помогут. Раньше, пользуясь этой особенностью фламинго, охотники предпочитали ловить их живыми. Когда же не удавалось застигнуть стаю на глубоком месте, прибегали к другим хитростям: разбрасывали по мелкому дну веревки с камнями и ждали, когда фламинго запутаются в них. Либо просто под прикрытием ночи убивали птиц палками.

Правда, в конце концов, была запрещена продажа этих редких птиц, если на теле их не было огнестрельных ран. Но и тогда любители хищнической промысловой охоты нашли выход. Они продолжали добывать птиц тем же способом, а затем, набив ими мешок, стреляли в него один-два раза из дробового ружья. И требуемые раны появлялись... (А в Египте арабы еще более изощрялись. Ночью протагивали между двумя лодками обыкновенные рыбные сети и направляли лодки прямо на стаю; испуганные птицы взлетали и запутывались в сети. Таким образом, охотники до лакомой пищи ловили сразу по нескольку десятков птиц.)

Только с образованием Государственного орнитологического заповедника, взявшего всех птиц под свою защиту, охота на фламинго совершенно прекращена. И теперь они спокойно зимуют по всему южному побережью Каспийского моря.

Настал день нашего отъезда.

В последний раз вышли мы посмотреть на море. Солнце склонялось к закату. Низкие лучи его скользили по зеркальной поверхности моря, освещая бело-розовые ленты спокойно пасущихся птиц.

Вот одна стая поднялась и, ритмично помахивая своими пурпурно-красными крыльями, стройной цепочкой низко потянулась над морем. За ней потянулась другая. Далеко у горизонта стаи соединились.

Солнце скрылось за морем, окрасив багровым румянцем безоблачное небо, на котором загорелась первая звезда.

Гассан-Кули - Москва.