"Покушение к Югу"

"Восток" и "Мирный", два небольших суденышка, неслись к югу под всеми парусами, рассекая угрюмые волны; и птицы летали над ними - огромные белые альбатросы; и темные фрегаты и акулы неотступно следовали за кораблями, и киты, словно приветствуя моряков в этих нелюдимых широтах, пускали свои великолепные фонтаны.

Экспедиция подходила к острову Южная Георгия, в южных водах Атлантики, и в летний день 27 декабря 1819 года моряки увидели угрюмые скалы Южной Георгии, и волны дробились о скалистые утесы, и заливы были забиты льдом. Странно представить себе, что остров этот лежит почти под одинаковой широтой с Москвой, милой, далекой, белокаменной и, к счастью, совсем не похожей на этот угрюмый остров. По сравнению с Южной Георгией даже Огненная Земля казалась уютной с ее более умеренным климатом, кое-какой зеленью и людским населением. Как-никак, а она обитаема, в то время как на Южной Георгии только выносливые зверопромышленники ведут свой нелегкий промысел, живя под угрюмыми небесами не день, не два, а месяцы. На Южной Георгии не увидишь ни единого деревца, даже кустика, только грохочет морской прибой да хриплыми голосами перекликаются между собой пингвины, самые древние обитатели антарктических широт.

Погода капризничала. То и дело опускался густой туман, свинцовые тучи застилали солнце, ветер свистел в снастях. Моряки обследовали юго-западные берега острова, и так как в этих местах экспедиция Беллинсгаузена побывала первой, то на картах появились мысы и заливы, носившие русские имена.

Но вот экспедиция направилась к Земле Сандвича, на которую Кук едва взглянул и высказал предположение, что, возможно, это и есть часть Южного материка. Земля Сандвича была как бы преддверием к таинственному Южному Ледовитому морю, которое до крайности подстрекало любопытство моряков. Неустрашимый и предприимчивый Кук, как писал о нем мичман Новосильский, плывший на шлюпе "Мирный", при всех усилиях не мог достигнуть далее 60 градусов широты по причине сплошного льда и множества ледяных островов. Каково-то будет теперь русским?..

Увы, с тех пор здесь ничто не изменилось. Те же льды, те же ледяные острова, те же ветры и туманы. Так было во времена Кука, так оставалось и теперь, спустя почти пятьдесят лет.

Между Южной Георгией и Землей Сандвича моряки открыли еще три острова, "никакими мореходцами непросвещенны, кроме наших двух судов", старательно выводил в своем дневнике матрос с "Востока" Егор Киселев. Увлеченный плаванием в неизвестных водах, этот любознательный матрос, знавший грамоту, захотел оставить память о том, что он видел в далеких водах. Как умел, он записывал подробности о вновь открытых островах: "Один остров горит, дым валит, как тучи ходит. И тут на оный остров ездили три офицера, четыре матроса для узнания. На сем острову премножество разных птиц, особливо пендвинов с желтыми хохлами, ходит, как человек, кричит похоже на гагару, крылья маленькие, не летает".

А пингвинов на острове было действительно "премножество", они стояли сплошной стеной, смотрели на людей без страха, с удивлением и не собирались давать дорогу этим непонятным существам. Так что морякам приходилось их довольно бесцеремонно расталкивать. Пингвины не сердились, они отбивались клювами и неохотно сторонились. Интересно, почему? И моряки это скоро поняли: оказывается, они выводили птенцов. Мама-пингвин держала яйцо в лапах, там ему было покойно и тепло - у пингвинов обычно бывает по одному яйцу, - а папа-пингвин охранял свою подругу и кормил ее. В определенное время пингвины-отцы в стройном порядке один за другим спускались к морю, плавали, ловили добычу, потом в таком же порядке возвращались на землю и приносили корм, подругам. Удивительные птицы!

Вновь открытый архипелаг русские моряки обозначили на картах как острова маркиза де Траверсе, по имени тогдашнего морского министра; Беллинсгаузен любезно оказал ему эту честь. А каждый остров в отдельности получил имя того офицера, который первым заметил его. Так появились острова Лескова, Завадовского, Торсона. Но имя Торсона вскоре исчезло с российских карт. Почему? Оказывается, Торсон был декабристом и попал в опалу. А остров его получил безразличное имя Высокий. Да, не одно географическое название, если проследить историю его, может рассказывать о жизни людей, об их судьбах. Обыкновенная географическая карта - одна из интереснейших книг на свете.

Обследовав вновь открытые острова, а также и открытую Куком Землю Сандвича, моряки выяснили, что это архипелаг островов. Экспедиция дошла до Южного Туле - крайней земли высоких южных широт, а дальше простирались уже неведомые воды. Отважных людей, впервые с сотворения мира вошедших под эти широты, в эти угрюмые, почти недоступные места, встретили резкий ветер, хмурое небо, свинцовые воды и льды. Громадные айсберги величаво проплывали вдали. Битый лед зловеще скребся за кормой, и с каждым днем кораблям все труднее было пробиваться вперед, Солнце показывалось редко, и, хотя стоял полярный день, тьма часто накрывала корабли.

Ночь под новый, 1820 год была на редкость темной и тревожной. Корабли шли среди айсбергов, все время лавируя, уклоняясь от пренеприятнейших с ними столкновений. Валил густой снег, матросы не успевали сгребать его и выбрасывать за борт. "Вот тебе и лето, - ворчали они, - похуже нашей матушки-зимы". И вспоминалась родная деревня и праздничные зимние дни на далекой родине, и как издалека все было особенно милым и дорогим.

Работать на палубе приходилось много и со снегом и со льдом, снасти оледенели, лед не успевали скалывать, как нарастал новый.

Ночь прошла без происшествий, зато утром на "Мирном" раздался сигнал тревоги: "Все наверх!" Экипаж мгновенно выскочил на палубу, и моряки увидели прямо перед носом корабля грозно наступающий громадный айсберг. Отвернуть, отвернуть от него со всей возможной быстротой, иначе верная гибель! Маневр успешно проделан, и можно было вздохнуть с облегчением. Но надолго ли? Весь день на кораблях слышался глухой шум - это перевертывались ледяные громады, верхняя часть их оказывалась под водой, нижняя всплывала наружу. Иной раз ледяные горы сталкивались и разбивались друг о друга. А на палубе только и слышна была команда: "Право! Еще право! Так! Лево, держи лево, больше лево, лево на борт!" И рулевой послушно выполняет команду, и нервы у всех напряжены, и громадные, исполинские айсберги не дают ни на минуту забыть об опасности...

"Пингвины, как бы радуясь нашим невзгодам, окружали нас во множестве, надоедая своими дикими концертами, - вспоминает молодой мичман, плывший на "Мирном" под командованием Лазарева, к которому он относился с таким восхищением, какое только может испытывать молодой неопытный моряк по отношению к испытанному морскому волку. - Даже неповоротливые киты, - продолжает мичман, - отчего-то необыкновенно разыгрались; они выскакивали из воды стоймя... потом ныряли, показывая свой широкий хвост, - это была настоящая пляска морских чудовищ!"

Странный, зачарованный край... И эта зловещая пляска морских чудовищ, и хриплые крики птиц, до странности напоминающих своим обликом и прямым хождением людей, и эти могучие ледяные горы-айсберги, грозящие гибелью... И такими маленькими, такими хрупкими рядом с айсбергами казались корабли! Они шли, покрытые льдом, словно блестящими украшениями на елке. А где-то там, на другом конце света, был Петербург с шумными улицами, с теплыми, уютными и вполне безопасными домами. Сейчас там праздник, люди веселятся, а родные и близкие, прислушиваясь к завыванию ветра за окном, думают о тех, кто в море, о плавающих и путешествующих, и поднимают за них праздничные бокалы, желая только одного: увидеть их снова дома, и как можно скорей!

Да и сами моряки в этот праздничный день Нового года, едва миновала опасность столкновения с громадным айсбергом, собрались в кают-компании и поздравляли друг друга с наступившим Новым годом.

Между прочим, в те времена Новый год не встречали накануне, в полночь не поднимали бокалы со здравицей, как теперь. Его праздновали в первый день января за обеденным столом. Так было и на шлюпах...

Стоял самый разгар южного арктического лета, и какими же изматывающими становились вахты! Мичман Новосильский признается, что один раз он даже пожелал, чтобы его вахта скорей кончилась.

"Я спросил, - вспоминает он, - которая склянка?" - "Восьмая", - отвечают. "Сказать, когда будет на исходе".

Пройдя еще несколько больших льдин, доносят, что восьмая склянка совсем на исходе.

"Доложить старшему лейтенанту, что вахта его начинается", - с облегчением сказал Новосильский.

Не прошло и пяти минут, как старший лейтенант Обернибесов, отличный моряк, был уже рядом с Новосильским. "Каково?" - спрашивает он. "Не совсем хорошо, - отвечает Новосильский. - Много льдин и ледяных островов, а темнота такая, что видишь их только вблизи". - "Н-да, - неопределенно проговорил Обернибесов. - Однако у вас усталый вид, идите отдыхайте... спите".

Но спать Новосильский не мог. Некоторое время он сидел за столом, записывал в свой дневник впечатления последней вахты и, хотя сна все еще не было, лег и закрыл глаза. Но едва он начал забываться, как страшный удар потряс судно. Вместе со всеми мичман выскочил на палубу и увидел за кормой медленно удаляющийся айсберг...

И так день за днем. День за днем. Шуршит за кормою лед, проплывают айсберги, и вахтенный зорко следит за их путем, и слышится команда: "Лево! Больше лево! Так. Право. Еще право!.." И воет в снастях ветер, и тьма, накрывает корабли, а когда она рассеивается, то моряки видят, как прямо перед носом корабля покачивается ледяная громада, словно раздумывая: а не стукнуть ли этих смельчаков, да посильнее, чтобы не повадно им было тревожить угрюмое ледяное царство!

Как-то раз, когда туман был особенно густ, так что не было видно ни зги, на "Востоке" потеряли своего спутника совершенно и окончательно; он не подавал о себе вестей, хотя с "Востока" непрерывно палили пушки, и после выстрелов, соблюдая паузу, чутко прислушивались, не донесется ли хотя бы отдаленный звук ответных выстрелов. Нет, ничего не слышно. На "Востоке" встревожились не на шутку и стали раздумывать: что же предпринять? Но удивительно капризна погода этих широт: туман неожиданно рассеялся, и обеспокоенные моряки совершенно неожиданно обнаружили корабль, который мирно шел своим путем, как ему и полагалось. Что же такое случилось, почему они не отвечали? - сигналил "Восток". А ничего, отвечал "Мирный", мы ничего не слышали: айсберги с таким грохотом сталкивались - благодарение богу, между собой! - что никакой пальбы за этим шумом невозможно было услыхать!

Моряки, несмотря на тяжесть похода, были здоровы и бодры, во всяком случае, они ни за что не сознались бы даже себе самим, что не всегда у них спокойно на душе. Но мыслимо ли полное спокойствие? Как ни бодрились, а тоска закрадывается в душу, когда на небе сгущаются тучи, когда на корабли опускается туман и ничего не видно вокруг; и может, в эту самую минуту перед носом покачивается айсберг, будто примериваясь, в какое место ударить хрупкий кораблик, чтобы вернее потопить его.

Но вот таяли тучи, солнце ярко светило, все вокруг преображалось, и тоска рассеивалась так же неожиданно, как и мгла, и моряки любовались необычайной красотой и своеобразием царства вечного льда. Казалось, что ледяные острова светятся чистейшим изумрудом, и фантазия превращала их в чудные волшебные дворцы с башнями, арками, переходами, прямо как в сказках Шехерезады; а возле них киты пускали свои фонтаны, и фонтаны эти искрились на солнце тысячами разноцветных брызг, и все становилось невообразимо прекрасным.

Случилось так, что хорошая погода немножко побаловала моряков и удерживалась несколько дней. Спасибо ей! Беллинсгаузен, не теряя времени зря, решил как можно дальше пробиться к югу.

Это были важнейшие дни в истории плавания русских шлюпов в отдаленнейших южных широтах.

26 января 1820 года "Восток" и "Мирный" в первый раз пересекли Южный полярный круг. Но повалил густой снег, и видимость стала плохая. Однако корабли продолжали "покушение к югу".

И вот настало 28 января 1820 года, знаменательный день, о котором будут впоследствии часто с гордостью вспоминать историки, внимательно вчитываясь в тексты дневников, приникая в их сокровенную сущность. В полдень этого дня сквозь пелену снега моряки увидели впереди "матерый лед, чрезвычайно высокий". В прекрасный вечер "смотря на салинге, - записывал Михаил Петрович Лазарев, - простирался оный так далеко, как могло только достигать зрение, по удивительным сим зрелищем наслаждались мы недолго, ибо вскоре опять запасмурило и пошел, по обыкновению, снег.

Мы продолжали путь свой к востоку, покушаясь при всякой возможности к югу, по всегда встречали льдинный материк, не доходя семидесяти градусов. Кук задал нам такую задачу, что мы принуждены были подвергаться величайшим опасностям, чтобы, как говорится, "не ударить лицом в грязь".

Они и не ударили "лицом в грязь", наши славные моряки. Ибо в тот день они, первые люди на нашей планете, увидели берег загадочного Южного материка.

И снова снег. И снова плохая видимость. Повернули на северо-восток. Бесконечно долго шли узким проходом. И снова уперлись в край неподвижного ледяного поля. Пошли севернее. Еще и еще раз экспедиция пересекала Южный полярный круг. Корабли то пробивались южнее, то отклонялись к северу. Льды смыкались и не пускали южнее.

"17 февраля, - записывает мичман Новосильский, - при сильном ветре тишина на море была необыкновенная. Множество полярных птиц вьется над шлюпом. Это значит, что около нас должен быть берег или неподвижные льды.

Поутру впереди и по обеим сторонам горизонта явилась широкая блестящая полоса. К полудню полоса эта стала бледнеть, распространяться выше, и вдруг за нею, как за обширною прозрачною завесой, открылись семь больших ледяных островов... а за ними обозначился неподвижный лед, загибающийся в обе стороны. Мы устремились сквозь разбитый лед к ледяному берегу. День был ясный, вид ледяного берега с высокими отвесными скалами представлял величественную картину".

В эти же дни в дневнике Беллинсгаузена появилась такая запись: "...Дошел до широты шестьдесят девять градусов семь минут тридцать секунд южной и до долготы шестнадцать градусов пятнадцать минут восточной. Здесь за ледяными полями мелкого льда и обрывами виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу".

Если вы, друзья, посмотрите на карту, то увидите, что был открыт берег Антарктиды, омываемый водами Атлантического и Индийского океанов, который носит сейчас название Земли принцессы Марты и продолжение его - Земли принцессы Ранхильды.

...Между тем кончался последний месяц лета - февраль; погода стояла ужасная, ревели бури, высокие валы подбрасывали корабли на гребень, а потом сбрасывали вниз, в бездну; где-то вдали, как привидения, проплывали айсберги; грозное, покрытое свинцовыми облаками небо сливалось с такими же свинцовыми волнами, это был кромешный ад! Корабли непрерывно сигнализировали друг другу пушечной пальбой, жгли фальшфейерный огонь, прорезавший мрак адским пламенем, и все сливалось в диком хаосе.

Почти три месяца корабли пробирались среди льдин, они поизносились и требовали ремонта, кончались дрова, и кончалось угрюмое лето крайнего юга. Люди устали, хотя на здоровье не жаловались. И как ни досадно прерывать исследования под этими широтами, а приходилось уходить в теплые края - ремонтироваться, отдыхать, пережидать осенние и зимние бури.

На прощание, как бы в награду за открытия, стойкость и мужество, небо подарило морякам дивное зрелище - южное полярное сияние! Вначале оно занялось заревом, и рулевой на "Востоке" испуганно закричал: "Небо горит!" Но вот оно заполыхало зелеными и фиолетовыми, красными огнями. Никакие потешные огни, как говорили моряки, не могли сравниться с этим зрелищем ни яркостью цвета, ни быстротою движения, ни пространством, объятым переливами сияния. Егор Киселев, не меньше других потрясенный этим зрелищем, старательно выводил в своем дневнике: "Были светлые три столба на небе; с десяти часов и до трех часов утра стояли род лучей и преудивительные столбы".

Всю ночь было так светло, что можно было совершенно свободно разбирать даже самый мелкий шрифт. Но вот прекрасное сияние кончилось, небо потухло, и только впереди продолжала гореть маленькая звездочка, по которой рулевой правил шлюпом к востоку.

Экспедиция держала курс к берегам Австралии.