Завтра

"Если сравнить Россию со зданием, нельзя не признать, что фасад его выходит на Северный Ледовитый океан", - писал С. О. Макаров - адмирал, творец первого в мире линейного ледокола и руководитель его первых плаваний в Арктике. И хотя эти строки родились еще в начале текущего столетия, их глубокий смысл открывается сегодня, а обращен в будущее, в завтра.

В самом деле, географы, экономисты, социологи единодушно считают, что значение этого региона с его еще не растраченными природными ресурсами будет неуклонно расти, что движение сюда и производства, и населения будет продолжаться. Не вызывает сомнений, что ресурсы полезных ископаемых на Крайнем Севере, в Арктике будут разрабатываться все более интенсивно, причем Советский Союз, вероятно, будет занимать здесь по-прежнему лидирующее положение. Относится это к северным областям и других государств. Не случайно, например, канадское правительство официальным актом отменило название своих тундр Barren Grounds (Бесплодные пустыни) и заменило его названием Northern Plain (Северная равнина).

Крайний Север, Арктика - самый крупный на земном шаре резерв свободных территорий, а это тоже природный ресурс, и он также становится все более дефицитным. Не случайно же в разных государствах разрабатываются проекты строительства искусственных островов, подводных и даже космических поселений. Крайний Север остается "экологическим резервом" свободных территорий, как назвал его советский ученый Г. А. Агранат, важным производителем кислорода (ведь тундровые растения вырабатывают его летом круглые сутки), регулятором на больших пространствах северного полушария водного режима.

Вместе с тем повышенная уязвимость природы Крайнего Севера, Арктики стала уже настолько очевидной, что не может не приниматься в расчет при дальнейшем освоении здешних ресурсов. И это обстоятельство вселяет надежду, что здесь в основе будущего природопользования будут лежать здравые экологические принципы, что эти принципы получат более конкретное выражение, что наряду с развитием хозяйства, промышленности в тундрах и арктических пустынях сохранятся чистые реки и чистый воздух, растительность и животный мир.

С каждым годом все большей популярностью пользуются туристические маршруты на Крайний Север - пешие и лодочные, путешествия на речных и морских пароходах, на самолетах. И это тоже форма использования здешней природы, тоже один из ее ресурсов, причем с годами ценность его, несомненно, будет расти.

Человека влечет сюда нетронутая природа, первозданная тишина, чистый воздух и, конечно, "живая Арктика", радость общения с ее пернатыми и четвероногими обитателями. Подсчитано, например, что доход от одного льва в национальном парке Амбосели, в Кении, составляет: при продаже его шкуры - 1150 долларов, при добыче его охотниками-спортсменами, участниками сафари, - 8500, а при "зрелищном" использовании - 515 тысяч долларов. Еще никто не подсчитал подобным же образом доход от белого медведя, но будто о нем пишет известный английский зоолог Дж. Хаксли: "Крупные животные, свободно и безбоязненно разгуливающие по необозримым просторам, - это зрелище волнует и восхищает, подобно созерцанию прекрасного здания или прослушиванию гениальной симфонии".

Среди здешних туристов, конечно, преобладают и будут преобладать горожане, уставшие от городского шума и суеты. В этом - одна из причин напряженности потока туристов, направляющихся, например, из средней полосы и Юга США, из их "каменных джунглей", на Аляску. Приезжие наводняют ее, и наряду с нефтяной "лихорадкой" Аляска в наши дни переживает приступ "туристской лихорадки", приноравливается к ней. Для туристов устраиваются здесь многочисленные фестивали: "пушной", "крабовый", "ледяной" (каких только нет!), организуются зрелища и развлечения.

Самолеты привозят группы американцев из "нижних" штатов, реже - иностранцев, на Крайний Север - на мыс Барроу, в бывшую колыбель Русской Америки - на остров Кадьяк и в ее бывшую столицу-город Ситку. Это организованные туристы. Кроме них на Аляску едут любители пеших маршрутов (такого путешественника в Америке зовут "хай-кер", а само путешествие называется "хайкинг") и лодочных походов (они называются "каноэнинг" или "каякинг"; последнее относится к байдарочникам), путешествий на верховых лошадях и собачьих упряжках. Вошли в моду странствия одиночек, даже путешествия в одиночку в "Белое безмолвие", по зимней Аляске. Уже в середине 70-х годов сюда ежегодно приезжали по полмиллиона туристов, а "туристская индустрия" превратилась в штате в один из основных источников дохода. Другой популярный район туризма на зарубежном Севере - канадская территория Юкон и вообще Северная Канада. Сюда несложно попасть, здесь очень живописная природа, а на Юконе еще свежа память о знаменитой "золотой лихорадке" начала текущего столетия. С каждым годом все больше туристов едет в Гренландию. А всего в начале 80-х годов зарубежный Север ежегодно посещали не менее миллиона человек.

Нельзя не вспомнить, что освоение Севера туристами имеет давнюю историю. Например, туристические рейсы пароходов на Шпицберген начались в 1896 году, а в следующем 1897 году пароход "Лофотен" под командованием знаменитого ледового капитана Отто Свердрупа (до этого он был капитаном на нансеновском "Фраме") совершил уже шесть таких рейсов. А поток паломников в Соловецкий монастырь, на Белое море? Он не иссякал несколько столетий, и не был ли он тоже своего рода "туристическим маршрутом"? Не пленяли ли и этих людей северная природа, умиротворяющая тишина, нежные тона пейзажей? Не случайно же так популярны путешествия на Соловки в наши дни!

Остается сказать о спортивных путешествиях и экспедициях на Крайний Север, в Арктику. Этот край привлекает путешественников возможностью испытать себя в единоборстве с суровой природой, проявить свою настойчивость, изобретательность, словом, "самоутвердиться", и, конечно, далеко не на последнем месте стоит возможность общения с "живой Арктикой", в частности с ее "символом" - белым медведем.

По существу и такие путешествия начались сюда еще в прошлые века, хотя тогда их было трудно отделить от походов, совершаемых с научными либо практическими - торговыми или промысловыми - целями. Участники "гонок к полюсу" (точнее, к полюсам) в той или иной мере были тоже спортсменами. В наши дни они тем более преследуют спортивные цели.

Зачем они идут сюда - пешком или с собачьими упряжками, ради чего терпят лишения, рискуют жизнью? На этот вопрос отвечает один из таких "одержимых", Уолли Херберт: "Я верю, что одной из черт развития цивилизации является дух приключений - потребность человека ответить на вызов".

С мнением Херберта можно согласиться, можно его отвергать. Несомненно, однако, что Арктика - не место для увеселительных прогулок, походов неопытных и плохо подготовленных туристов.

Печальным и поучительным примером тому может служить судьба японца Наоми Уэмуры. До того как он совершил свое путешествие на Северный полюс - предприятие не только смелое, но и дерзкое, - в виде "разминки" он побывал на высочайших вершинах пяти континентов, спустился вниз по реке Амазонке, путешествовал в Антарктиде, а с 1974 по 1976 год, также в одиночку, прошел с собачьей упряжкой двенадцать тысяч километров по леднику Гренландии, по арктической Канаде и Аляске.

И тем не менее даже такого опытного "искателя приключений" ждал трагический конец. Он погиб в феврале 1984 года на Аляске, при спуске с одной из самых "капризных" вершин мира - горы Мак-Кинли...

Наряду с косвенным продолжается и, конечно, будет расти прямое использование человеком живой природы Арктики, в том числе за счет развития здесь традиционных отраслей хозяйства.

Домашний северный олень, очевидно, еще долгие годы будет на севере Евразии главным потребителем тундровой растительности, будет способствовать вовлечению громадных площадей тундровых и лесотундровых (как и таежных) пастбищ в хозяйственный оборот. Как уже говорилось, современная численность домашних северных оленей составляет в СССР около 2,5 миллиона голов. По расчетам профессора В. Н. Андреева, на тех же пастбищах в тундре и лесотундре при современных формах их использования можно дополнительно разместить лишь 200-300 тысяч оленей (в тайге такие возможности гораздо шире). Резерв пастбищ на Крайнем Севере, следовательно, невелик. Но есть другие пути увеличения поголовья животных: за счет более разумного использования пастбищ, более действенной их охраны, восстановления их нарушенных или обедненных участков, за счет повышения их продуктивности. В самом деле, человек издавна ухаживает за лугами, получает большую отдачу от вложенных в луговодство труда и средств. А почему бы не распространить заботу и на тундры, не "окультуривать" их, не превращать и их в высокопродуктивные тундровые луга? Наверное, пора, тем более что опыт такого рода работ - внесения в тундровые пастбища удобрений, подсева кормовых трав - пусть пока небольшой, но есть и вполне себя оправдывает.

Существуют и другие пути увеличения поголовья домашних северных оленей, повышения отдачи от этой отрасли хозяйства; среди них и улучшение структуры стад, и подкормка животных в зимний и весенний периоды (удельная емкость пастбищ при этом сильно возрастает), выведение более продуктивных пород оленей и усиление борьбы с их болезнями. Специалисты считают также перспективным переход к так называемому изгородному, управляемому выпасу оленей, то есть содержанию их в обширных загонах. В таком случае экономнее расходуется растительность, облегчаются и уход за пастбищами, и ветеринарный надзор за животными, становится производительнее труд пастухов и облегчается их быт - сокращается необходимость в кочевках.

На Крайнем Севере, в Арктике, конечно, и в будущем будут играть большую роль охотничий промысел, спортивная охота, рыболовство. Достаточно оснований предполагать, что этот регион на долгие годы останется (конечно, при рациональном использовании таких ресурсов) поставщиком ценной пушнины, особенно песцовых шкурок, что здесь будут развиваться и совершенствоваться промысел и диких северных оленей, и морского зверя, и рыбы. Оставаться этому региону и крупнейшим в северном полушарии очагом размножения водоплавающих и других охотничьих птиц. Ведь растет же в последние десятилетия численность северных видов гусей, зимующих в Западной Европе. И это несмотря на усиление антропогенной нагрузки на природу в местах гнездования, миграции и зимовок птиц!

В охотничьем и рыбном хозяйстве Крайнего Севера, как и в оленеводстве, таятся еще большие невскрытые резервы. Скажем, помочь песцам в выращивании их многочисленного потомства, подкармливать их в наиболее трудное и голодное время - значит получать дополнительно песцовые шкурки, повышать "урожай", который мы собираем в тундре. Может быть увеличена отдача и от промысла диких северных оленей - за счет упорядочения самого промысла, сокращения гибели животных от болезней или хищников.

Среди животных-"северян" есть и такие, что "просятся" в спутники человека. И это не только гага-поставщик ценного пуха. На Аляске, невдалеке от Колледжа, пригорода Фэрбенкса, мне довелось увидеть необычную ферму. Она располагалась на просторной лесной поляне. Небольшой скотный двор, сарай и несколько загонов были обнесены сеткой. Ворота большинства загонов стояли открытыми настежь, и животные могли выходить из них, когда им вздумается. На ферме содержались овцебыки - около ста пятидесяти животных разного пола и возраста. Управлялись с ними всего два пастуха, и обоих звали Биллами. Билл старший - старший и по возрасту, и по положению - работал на ферме уже третий год.

- Трудно ли иметь дело с овцебыками? - спросил я его.

- Теперь-то работа у меня благодать. Раньше, когда я пас коров, приходилось куда тяжелее, - ответил он не раздумывая.

На ферме царила будничная, обыденная атмосфера. Пахло сеном, навозом и как-то очень по-домашнему - самими животными. У яслей бок о бок с овцебыками хрумкал сено поджарый рыжий конь. Загоны маловаты, и с ранней осени до весны скотину подкармливают сеном и концентратами, однако, если им хватает подножного корма, в подкормке они не нуждаются.

Самая горячая пора приходит на ферму весной. В это время животные линяют и пастухи собирают их подшерсток. Не только с коров, но и с большинства взрослых быков (из соображений безопасности у всех овцебыков на ферме удалены рога) Биллы попросту выщипывают пух руками, обходя загоны утром и вечером. Лишь немногих отбившихся от рук быков им приходится загонять в специальный станок. Животные весной в общем-то и сами жмутся к людям, поскольку освобождение от клочьев ненужной зимней шерсти приносит им облегчение. В тот год, когда я здесь был, на ферме как бы стажировались - приглядывались к работе пастухов, к нравам и потребностям животных - двое молодых эскимосов: такую же ферму собирались завести жители одной из здешних эскимосских деревень. Содержат одомашненных овцебыков на фермах - ради сбора их подшерстка - также и в Канаде, и в Норвегии. Как правило, такие фермы приносят владельцам неплохой доход. Почему бы не привиться этой отрасли животноводства и в Советском Союзе, в колхозах и совхозах Крайнего Севера?

Хотя это не только местное, северное, явление, но здесь все большее развитие получает пушное звероводство - разведение на фермах голубых песцов, серебристо-черных лисиц, норок. Тоже своего рода фермы - по доращиванию детенышей гренландских тюленей (при этом сокращается их естественная гибель, и вообще запасы животных используются более рационально) - стали возникать в последние годы в Беломорье, а местные поморы, бывшие зверобои, стали превращаться в звероводов. Выше уже шла речь о проектах советских зоологов организовать китовые морские "фермы". Не исключено, что в будущем дойдет очередь и до организации моржовых "ферм". Словом, закономерен переход здесь от промысла к хозяйству и тем самым к более интенсивному и планомерному использованию животных.

Впрочем, овцебыки не были первыми "северянами" (конечно, после северных оленей), прирученными и одомашненными человеком. До недавнего времени оставалось неясным происхождение якутской породы лошадей, той самой, о которой писал академик А. Ф. Миддендорф: "Якутская лошадь - замечательное животное и, очевидно, больше всякого другого домашнего животного, не исключая даже собаки, сумела освоиться с самыми разнообразными условиями". Действительно, эти лошади, обрастающие зимой длинной густой шерстью, накапливающие толстый слой подкожного жира, даже в тундрах Якутии способны круглый год кормиться на естественных пастбищах, у них толстая кожа- неплохая защита от гнуса, большие прочные копыта- "болотоходы".

Ясность внесла находка в верховьях Индигирки, на реке Селерикан. В 1965 году, пробивая здесь штольню, на восьмиметровой глубине горняки обнаружили промерзший труп лошади. Возраст ее был определен в тридцать семь тысяч лет, но оказалась она как две капли воды похожей на современную якутскую. С этой находкой все встало на свои места: появились основания считать, что порода произошла от дикого предка (ее научное название-лошадь Черского), некогда спутника мамонта, однако обитавшего на северо-востоке Сибири еще несколько сот лет тому назад. Возможно, что кое-где здесь эти животные встречались даже в недавнем прошлом. Во всяком случае, в 1901 году на Средней Колыме местные эвенки рассказывали зоологу Е. В. Пфанценмайеру, что они охотятся на диких белых лошадей (а это самая распространенная масть якутской породы) и считают их мясо очень вкусным...

Конечно, не только животные, но и некоторые растения-"северяне" могут быть окультурены и одомашнены. В первую очередь это кормовые растения, за счет которых возможно превращение участков тундр и в тучные пастбища (причем не только для оленей, но и для молочного скота), и в хорошие сенокосы. Убедительные доказательства тому были даны агрономом И. С. Хантимером, проводившим многолетние работы по созданию лугов, в том числе с использованием местных трав, в Большеземельской тундре.

Из местных растений как кандидат для одомашнивания большого внимания заслуживает, например, широко распространенный на Крайнем Севере злак - арктофила рыжеватая. По мелководным озерам и речным старицам, на Их берегах, она местами образует густые заросли высотой по пояс взрослому человеку; урожайность ее лугов достигает девяноста центнеров с гектара, а по содержанию в своих сочных стеблях, листьях и цветочных метелках протеина, белка, аминокислот, Сахаров и некоторых микроэлементов она не имеет себе равных среди не только диких, но, как правило, и культурных злаков. Интересна и полевица ползучая - в среднем и северном Приобье ее называют "мурок". Как пишет известный северовед, профессор Е. Е. Сыроечковский, она пышно разрастается по сорам - мелководным заливам и старицам, а ее подводные луга служат местами нагула для многих видов рыб, местом кормежки водоплавающих птиц. Со второй половины лета, выйдя из-под воды, мурковые луга становятся хорошими пастбищами для скота. Зимой, под снегом, на обсохших сорах, мурок как бы прессуется и консервируется. Толщина его подушки достигает пяти сантиметров, а по питательности один килограмм "консервированного" мурка заменяет пятьсот граммов овса и служит хорошим зимним кормом для "тебенюющих" (находящихся на вольном выпасе) лошадей. Как претендент в домашние кормовые растения, очевидно, заслуживает внимания также пушица (особенно пушица влагалищная) - излюбленный весенний корм всех травоядных тундровых животных - и оленей, и гусей, и леммингов. Ее сочные листья нередко показываются уже из-под снега, а сразу после таяния снега по низинам в тундре зеленеют пышные пушицевые луга. В это время в растениях содержится почти двадцать процентов белков, они богаты сахаром, витаминами, микроэлементами.

Можно предполагать, что среди одомашненных "северян" окажутся и пищевые растения, например кохлеария. Она пышно разрастается вблизи птичьих базаров или песцовых нор даже в высоких широтах Арктики и, наверное, окажется также отзывчивой к удобрениям на арктических огородах, причем не в теплицах, а под открытым небом. В том, что их можно будет выращивать на Крайнем Севере в открытом грунте, и заключается особая ценность окультуренных местных растений.

Для озеленения улиц города Воркуты уже не один год с успехом используется ива прутовидная. Древовидные ивы и ели высаживаются в тундре вдоль Воркутинской железной дороги, и такие защитные полосы оказываются более надежным средством предотвращения снежных заносов, чем традиционные щиты из досок. Наконец, просто декоративные растения, дикие "северяне" с нарядными цветами, с красивой зеленью. Таких видов немало, но пока это украшение только дикой природы. Но как украсили бы они улицы, площади, дворы северных городов и поселков!

Дикие "северяне" - идет ли речь о растениях кормовых, пищевых или декоративных - имеют по сравнению с растениями культурными (а значит, выведенными южнее) большие преимущества. Они не боятся летних заморозков, приспособлены к существованию в условиях короткого лета и круглосуточного солнечного освещения (это растения "длинного дня"), а потому "спешат жить", растут и развиваются чрезвычайно быстро. Не всем им, правда, свойственна высокая продуктивность, и семена их, как правило, обладают невысокой всхожестью. Но ведь и предки домашних растений не были "рекордсменами", а современная их высокая продуктивность-результат длительной, зачастую многовековой, селекционной работы с ними человека.

Техногенные, антропогенные пустыни на нашей планете теперь не редкость. Они множатся, занимают все большие площади. На Крайнем Севере, в Арктике, где природа в общем-то небогата, такие "рукотворные" пустыни безрадостны вдвойне. К тому же усилий для своего здесь "создания" они требуют совсем немного, а вдохнуть в них жизнь особенно трудно. На Аляске в середине семидесятых годов мне пришлось видеть такие пустыни (здесь их зовут "бед-лендс" - дурные земли), родившиеся на месте лесов и тундр во время "золотой лихорадки", то есть еще в начале века. На плешинах, обезобразивших речные долины и склоны гор, все еще виднелись отвалы промытого грунта, ржавые остовы драг, безымянные могильные холмы. На них так и не восстановились почва и растительность, сюда так и не вернулись птицы и звери.

Между тем человеку, живущему на Крайнем Севере, в Арктике, пожалуй, как нигде, нужны чистые вода, воздух, снег, голубизна неба, разноцветье трав, птичьи песни. Ведь никто так не бывает рад пернатым вестникам весны, как жители северных поселков.

Выше уже шла речь об "оазисах", выделяющихся на фоне тундры и сочной зеленью трав, и яркими пятнами цветов, о тех пернатых и четвероногих спутниках человека, которые были "отобраны" им из числа местных видов либо "приведены" на Север из более южных районов. В северных поселках намечаются даже "городской" и "сельский" комплексы, хотя по-настоящему сельских ландшафтов на Крайнем Севере нет. Среди домов здесь чаще селятся пуночки, белые трясогузки, каменки - это "горожане", и они очень украшают поселки. В ближайших окрестностях домов нередки гнезда белохвостых песочников, а то и варакушек, а в некотором удалении от домов, но еще в "сфере явного влияния" человека обитают краснозобые коньки (тоже хорошие певцы), чечетки, зуйки-галстучники - все они как бы "селяне".

Фауна культурного ландшафта Крайнего Севера еще очень молода и по сути дела формируется сейчас, на наших глазах. Можно предположить, что видовой состав ее будет постепенно расширяться, причем главным образом за счет приспособленных к местным условиям "вселенцев". И здесь открывается широкое, интересное поле деятельности для полярников. В средней полосе и на юге мы уже давно привлекаем к своему жилью скворцов, мухоловок, синиц; в охотничьих хозяйствах разработаны и успешно применяются методы поселения на водоемах водоплавающих птиц. А разве не заманчиво научиться привлекать пернатых, конечно с выбором, в северные города и поселки, на ближайшие к ним реки и озера?

Живая природа может соседствовать с человеком и на Крайнем Севере, человек даже в состоянии "творить" ее по своему желанию. Лишь бы не был перейден тот рубеж, за которым начинаются незаживающие раны, рождаются безжизненные пустыни.

Как бы ни шло здесь освоение природных ресурсов, как бы ни развивалось здесь хозяйство, на Крайнем Севере, в Арктике, сохранятся и полярная ночь, и морозы, и пурга. Словом, этот край так и останется Севером, Арктикой.

Для тех, кто будет приезжать сюда, жить здесь, окажется полезным многовековой опыт местного населения, опыт не только преодоления коренными северянами невзгод здешнего климата, выработанный веками тип одежды и обуви, но и традиционные приемы охоты и рыбной ловли, родившиеся на Крайнем Севере разумные принципы общения человека с природой. Конечно, речь идет не о слепом копировании быта, традиционной культуры, даже охотничьего "кодекса" ненцев, чукчей, эскимосов, но о творческом восприятии этого опыта, о перенесении его "рациональных зерен" в современную жизнь, в современное природопользование.

Едва ли не самым впечатляющим примером бурного хозяйственного освоения советского Заполярья может служить Ямал, как и вообще север Западной Сибири. В самом деле, газ и нефть были обнаружены здесь совсем недавно, всего два-три десятилетия назад. Однако уже к началу 80-х годов этот регион превратился в основную энергетическую базу страны.

"Ямальский газ", "ямальская нефть" - эти слова замелькали на страницах газет, в радиопередачах, да и в разговорах людей в здешних поселках, в тундре. Но прошло еще несколько лет, и к наиболее употребимым на Ямале словам прибавилась также "железная дорога".

"Железнодорожную станцию на полуострове Ямал заложили транспортные строители, - писала 11 июля 1986 года газета "Известия". - Сооружение Обской - так назвали новую станцию - начато в десяти километрах от молодого города Лабытнанги.

Стальная магистраль, протяженность которой составит 540 километров, ускорит создание газодобывающего комплекса.

Обской - первой на будущей магистрали - предстоит стать крупным железнодорожным узлом в сибирском Заполярье. Именно отсюда действующая железная дорога Чум - Лабытнанги круто повернет на север полуострова".

Мне довелось бывать на Ямале в те годы, когда в тундре поднимались еще первые буровые вышки, а олени, недоумевая, останавливались перед редкими следами тракторов и вездеходов. Уже тогда были слышны жалобы оленеводов на сокращение площадей оленьих пастбищ, ямальские рыбаки и охотники сетовали на оскудение запасов рыбы, дичи, зверя. Шло время, вышек в тундре вставало все больше, тракторные следы встречались здесь все чаще, а оскудение местной природы становилось все очевиднее. И вот теперь- строительство железной дороги, приход в тундру невиданно мощной техники, множества людей.

По проекту дорога перешагнет через Юрибей - самую полноводную и богатую рыбой реку полуострова. Ее насыпь пересечет Ямальский заказник - изобилующую озерами и речными протоками долину Мордыяхи, один из основных на полуострове очагов размножения гусей, песцов, нагула и нереста промысловых рыб - щокура, муксуна, пыжьяна, пройдет через главные летние пастбища оленьих стад. Изменения в здешнем экологическом "климате" усилятся, причем скорее всего не в пользу живой природы.

Что нужно сделать, чтобы сохранить эту природу, как разумно сочетать здесь традиционные, старые (но отнюдь не устаревшие) и современные отрасли хозяйства? Такую задачу и предстояло решить в 1986 году нашей экспедиции. Она была направлена в Ямало-Ненецкий автономный округ Всесоюзным научно-исследовательским институтом охраны природы и заповедного дела.

Я не стану подробно рассказывать о ее работе и результатах - это означало бы пересказ всей книги. Конечно, были и теперь ненастье и кровопийцы комары, и на этот раз подолгу приходилось ждать летной погоды и помногу часов подряд с ревом рубили воздух лопасти нашего вертолета.

Были разговоры и споры - и в учреждениях, и между собой. В общем все то же, что и в предыдущих экспедициях. А одним из результатов ее стал проект организации на севере Западной Сибири государственного заповедника.

Этот заповедник должен состоять из двух участков: южного, расположенного на юге Ямала, в бассейнах рек Щучьей и Хадыты, и северного, находящегося на севере Гыданского полуострова, на той его части, что носит название полуостров Мамонт.

На южном участке представлены все ландшафты севера Западной Сибири, кроме арктических тундр. Но тундры здесь есть - как равнинные, так и предгорные (поскольку сюда еще заходят восточные предгорья Урала), и среди них травянистые, моховые, лишайниковые, кустарниковые и сухие, заболоченные. Когда вертолет пересекает его и летит с севера на юг, видишь, как тундра сменяется лесом. Вначале отдельные деревья (лиственницы, ели) показываются в речных долинах или у озер. Даже издали, сверху, замечаешь, как трудно приходится этим пионерам, видно, что они обтрепаны и изломаны жестокими ветрами, обожжены морозами. Чем южнее, тем больше становится таких смельчаков, отдельные деревья, а потом и рощицы, поднимаются на водоразделы, а рядом, в речных долинах, лес становится крупнее, гуще, к лиственницам и елям присоединяются береза, ольха, черемуха.

На реке "по шейку" в воде спокойно стоит рогач-лось. С речного берега в глубь леса галопом удирает семейство- медведица и два подростка-медвежонка. А рядом, на поляне, как неживая, застыла белая сова. Словом, на этом участке близко соседствуют друг с другом тундра, лесотундра, самые северные в Западной Сибири островки настоящего леса, тайги. На Щучьей это преимущественно лиственничники, на Хадыте - лиственничники с примесью ели (Хадыта по-ненецки и означает "еловая").

Животный мир этого участка в пределах Ямала наиболее богат и разнообразен. Например, здесь регулярно размножаются почти девяносто видов птиц (всего же на полуострове их немногим больше ста). На одном гектаре удается насчитать до четырнадцати пар гнездящихся птиц (на других участках плотность их гнездования намного ниже). В пределах не только Ямала, но и Евразии, а возможно, и всей планеты здесь наиболее обычны, если не сказать многочисленны, кречеты, самые мелкие из диких "серых" гусей - пискульки, обычны лебеди - и кликуны, и тундровые, обитают орланы-белохвосты, так же как кречеты и тундровые лебеди, включенные в Красную книгу СССР. К сказанному можно добавить, что сами реки - и Щучья и Хадыта - места нагула и нереста нескольких видов промысловых рыб, особенно ряпушки.

Северный участок заповедника входит в подзону арктических тундр. Эта подзона имеет здесь и наиболее типичное, "классическое", выражение. Большие площади на полуострове Мамонт заняты лишайниковыми, моховыми или пушицевыми тундрами, но не редкость среди них и бесплодные плешины. На крайнем же юге участка растительность становится богаче, там появляются багульник, морошка, даже островки ивняков.

Типична для подзоны арктических тундр и фауна этого участка. В его пределах размножается, конечно, гораздо меньше видов птиц, всего около тридцати, но зато среди них преобладают "полярники", как, например, белоклювая гагара, стеллерова гага, тундряная куропатка, кулики - краснозобик и камнешарка. Здесь же гнездятся краснозобые казарки, встречаются дикие северные олени (в тундрах Западной Сибири они стали уже большой редкостью), а зимой на побережье полуострова Мамонт нет-нет да и покажется белый медведь. И последнее - о рыбе. Гыданский залив и пресноводные водоемы полуострова Мамонт считаются в округе важнейшими районами нереста, нагула и зимовки омуля и муксуна, щокура и пыжьяна.

Участки заповедника - южный и северный - как нельзя лучше дополняют один другой и вместе будут отражать практически все разнообразие ландшафтов севера Западной Сибири, все представленные здесь природные зоны. Взаимно дополняют эти участки друг друга и в ином отношении. Пастбища юга Ямала с незапамятных времен - осенью, зимой и весной - использовались оленеводами. Большая нагрузка приходится на них и теперь, и поэтому они уже порядочно выбиты, растительность здесь кое-где заметно изменена человеком. Полуостров Мамонт мало интересовал оленеводов в прошлом, мало интересует их и теперь. Растительный покров на нем поэтому слабо изменен, а местами пребывает и в первозданном состоянии (это, возможно, единственные в Евразии участки первичных, "первозданных", тундр).

Ждут этот край, и видимо скоро, большие перемены. Отсюда по трубопроводам должны пойти на юг и большой газ, и большая нефть. Здесь вырастут новые поселки, возможно, даже города. Круглый год - и полярным днем, и полярной ночью - будут слышны гудки тепловозов, стук вагонных колес на железной дороге. И тем не менее и на Ямале и на Гыданском полуострове могут быть сохранены эталонные участки природы, оленьи пастбища, главные очаги размножения птиц, зверей, рыбы. В этом и будет заключаться основная задача Ямальского государственного заповедника.

Назвав одной из задач будущего заповедника сохранение оленьих пастбищ, конечно, в их действенном, "рабочем" состоянии, я не оговорился. Выше уже шел разговор о том, что олень, неважно какой он, дикий или домашний, - необходимый сочлен тундровой экосистемы, что он не позволяет вырождаться ягельникам и вообще "поддерживает должный тонус" тундры. Таковы теоретические предпосылки. Однако на практике до сих они не учитывались, и вход на заповедные территории домашним оленям был строго запрещен (диких оленей такой запрет не касался). И вот теперь проектом предусматривается использование растительности заповедника стадами домашних оленей (на юге Ямала диких оленей давно уже нет). Правда, здесь потребуются и определенные ограничения. Имеется в виду, что не менее тридцати процентов заповедника составит абсолютно охраняемая территория, где влияние человека и его деятельность сократятся до предела. Для прогона больших стад будут выделены и обозначены указателями специальные коридоры, а пастухам придется соблюдать правила и требования, тщательно продуманные и разработанные сотрудниками заповедника.

Вообще его сотрудникам будет над чем поработать. Север Гыданского полуострова остается пока одним из последних районов тундровой зоны СССР, слабо изученных и ботаниками и зоологами, и очень может быть, что специалистов еще ждут здесь интересные находки.

Южный участок заповедника в отличие от северного относится к наиболее изученным тундровым территориям. Не только изученным, но и давно обжитым. Возможно, что именно на юге Ямала складывалось как отрасль хозяйства, совершенствовалось северное оленеводство. Много веков назад здесь пролегали пути дружин новгородцев, шедших "за Камень" (Урал) за "мягкой рухлядью" (за пушниной). Позже этим путем шли землепроходцы, купцы, "государевы люди".

Не одно столетие велась разведка водных путей через южный Ямал: из Оби в бассейн Печоры, из Оби в Байдарацкую губу, предполагалось использовать для этой цели и реку Щучью.

Во второй половине восемнадцатого столетия на юге Ямала побывал путешественник и естествоиспытатель (впоследствии российский академик) Василий Зуев. Собранные им разнообразные сведения о природе края вошли в классический труд академика Петра Палласа "Путешествие по разным провинциям Российского государства". В 1875 году экспедицию на Щучью предприняли немецкие зоологи Отто Финш и Альфред Брем (да, да, тот самый известный зоолог, путешественник, автор знаменитой многотомной "Жизни животных").

В исследовании края участвовали и другие зоологи, среди них Б. М. Житков, В. М. Сдобников, имена которых уже упоминались, многие ботаники, географы, этнографы.

Словом, сотрудникам заповедника достанется неплохое наследство и будет с чем сравнивать свои наблюдения, во всяком случае, относящиеся к южному участку.

Сама жизнь подсказывает, чем должен заниматься Ямальский заповедник, какие научные проблемы он должен решать. Конечно, в первую очередь это разработка путей сохранения природы Ямала, его растительности, его животного мира.

Идея организации здесь заповедника возникла не сегодня, не в наши дни. Еще в середине 30-х годов за него, особенно за сохранение на Ямале лесных островов, ратовал известный зоолог, исследователь фауны Крайнего Севера СССР А. Н. Дубровский. Позже с этой же идеей выступил видный советский эколог академик С. С. Шварц. В одной из последних своих работ, в 1976 году, он писал: "Мне уже не раз приходилось писать о "Хадытынском феномене"... Здесь настоящий лес: лиственница, ель, береза, красная смородина, черемуха (она цветет здесь в середине июля), жимолость, на лугах травы по пояс. Не будем сейчас говорить о том, чем объясняется "Хадытынский феномен". Обратим внимание на другое. Растения превосходно приспособились к субарктическому климату. Они могли бы быть использованы в качестве бесценного посадочного материала для создания подобных лесных оазисов во всей южной тундре. Эта работа, стоимость которой по сравнению со стоимостью работ по промышленному освоению Крайнего Севера мала, имела бы планетарное значение. Многовековой спор: кто наступает- тундра на лес или лес на тундру - мог бы быть решен в пользу леса и (об этом и надо помнить в первую очередь) в пользу человека..." И это тоже будет задачей заповедника на Ямале.

Взгляд человека на природу Крайнего Севера, на природу Арктики, ее оценка со временем менялись. Гартвиг (в книге "Природа и человек на Крайнем Севере", переведенной на русский язык с немецкого С. А. Усовым и изданной в Москве в 1833 году; в 1866 году появилось даже ее второе издание, что свидетельствовало о популярности книги) писал: "Хотя человек и называет себя царем земли, и в более счастливых странах, где в труде выражается его могущество, он действительно таков, но на Крайнем Севере только в немногих местностях удалось получать ему скудные плоды от неплодородной почвы, и почти повсюду здесь является он только кочующим звероловом, рыболовом или пастухом, а природа целые тысячелетия остается неизменной...

Во всем мире нет ничего печальнее и бесплоднее обнаженной тундры, состоит ли она из необозримых болот или сухой, покрытой лишаями почвы. Желтоватые мхи и серые лишаи образуют некрасивый ковер, которым здесь покрывается природа и на котором изредка, как диковинка, и то на плоских склонах, обращенных к югу, поднимаются тощие травки или цветки".

Неизвестно, побывал ли автор этих строк на Севере, а если и побывал, то где именно. Но вот впечатления о таймырских тундрах академика А. Ф. Миддендорфа: "Вид плоской нагорной тундры на большом протяжении убийственно однообразен; горизонт исчезает в безграничной, нескончаемой дали, и на всем этом пространстве везде одно и то же. Нет ни тени, ни ночи. Ни свет, ни ветер, ни звук... нигде не встречают препятствия. Повсюду скользит ветер, повсюду тишина и безмолвие..."

И каким контрастом к сказанному звучат слова современных исследователей Таймыра - Б. Б. Боржонова, М. П. Павлова и Г. Д. Якушкина (о них уже говорилось в этой книге) - о тех же таймырских тундрах: "Непрерывным потоком, как золотой дождь, льются на просторы равнин солнечные лучи. От такой массы света и тепла бурно растут растения... Цветут звездчатки, камнеломки, дриады... Быстро поднимается солнечная зелень осок, пушиц, злаков, хвощей. Трепещет над Таймыром прогретый воздух, пропитанный нежным ароматом цветов...

Очаровательная осенняя пора... Тундра отливает багрянцем и позолотой листвы, синью озер и лазурью неба. Просторы ее наполнены шумом и голосами богатого царства животных..."

Или вот такие строки современного автора М. Синицына; они относятся к Ямалу: "Тундра как хороший, но скромный и сдержанный человек. С первого знакомства он не пленяет яркостью и блеском, но каждый проведенный с ним день увеличивает симпатию и расположение... Прекрасны и богаты просторы Заполярья, а в облике тундры, в непередаваемой мягкости ее красок, в нежной легкости северного неба... есть своя неповторимая прелесть и красота... В ясные дни, когда светит нежаркое северное солнце, когда видна бледная голубизна неба, пронизанная перистыми облаками, редкими и легкими, точно серебристые прожилки в мраморе, а вся залитая светом земля переливается своими нежными тонами, - в такие дни тундра прекрасна. Кажется, будто всю красоту, которую природа равномерно, в малых дозах дает людям в средней полосе, она сконцентрировала и сразу изливает здесь в огромных непостижимых размерах..."

Природа Арктики за последние два столетия изменилась, конечно, мало, но эта область земного шара стала как бы ближе к нам, понятнее, "обыкновеннее". В этом, наверное, причина различий в отношении к ней, в ее оценке.

Что ждет ее в будущем?

Она, эта природа, может и должна сохраниться. Ее будущее, ее Завтра, в руках человека, нас самих, наших современников и потомков, нынешних и будущих полярников. Эта природа хрупка, но все более известными становятся пути и принципы разумного здесь хозяйствования. И мне думается, человеческий разум и в этом случае восторжествует.