21 ноября. После пересечения экватора

Сегодня в 16.28 пересекли экватор под 10°04' западной долготы. И сейчас, чернильно-черной тропической ночью, уже в нескольких десятках миль к югу от экватора, в моей голове гудят все колокола таллинских церквей и басят мощные трубы органов. Меня окрестили, наградили дипломом и на двадцать тысяч морских миль обручили с соленым океаном, пока что теплым, а в будущем ледяным. Эти двадцать тысяч миль мы проплывем самое малое за три или за три с половиной месяца.

Вопрос о том, будут ли они моими последними милями или кет, остается открытым. Я знаю, что па обратном пути в Таллин моя страсть к путешествиям может превратиться в пепел и клочья. Я знаю, что глаза к тому времени уже устанут смотреть на бесконечный водный простор, синий или серый, что я буду сыт монотонностью моря по горло, что мои чувства уже не смогут воспринимать эти порядком однообразные впечатления и захотят чего-то иного. К счастью, у меня нет иллюзий относительно моря.

В самом деле, в океане начинаешь порой принимать всерьез мрачное утверждение Анахарсиса, жившего за шестьсот лет до нашей эры: «Люди бывают трех родов: те, кто живы, тс, кто мертвы, и те, кто плавают в море». Нигде - разве что кроме тюрьмы - человека не преследуют так неотступно чуждые ему тени, свои былые ошибки и людская неверность, подлинная или мнимая.

Надо иметь много силы, чтобы в тяжелые дни взгляд, обращенный внутрь, не цеплялся с болезненной страстью за все мрачное и не выуживал бы его на поверхность, пытаясь утопить все остальное под серыми, тяжелыми волнами. Те двери в нашей душе, что ведут в кочь, изрядно расшатываются в море. Есть такие двери и во мне. Я знаю, что любой ураган не так страшен, как то, что бушует в нас самих и от чего нередко начинают шататься даже те святыни, в которые мы несокрушимо верим на берегу. Мария Ундер* пишет:

* (Mapия Ундер - известная эстонская поэтесса, живущая в эмиграции.)

У скольких из нас в печальный, ненастный день вера и надежда уподобляются этой сорвавшейся с порога воде! И, глядя на море, мы словно прислушиваемся к водопаду, и взгляд у нас как у старых ожесточившихся людей. Такие дни бывали и будут еще. Что делать? Если бы не было работы, задания, обязанности, если бы не было веселья, юмора, иронии над самим собой и хороших людей, если бы не было стремления к знанию, то для человека с таким слабым характером, как у меня, все это могло бы стать опасным. Нансен превосходно сказал: «Человек стремится к знанию, и, как только в нем угасает жажда знания, он перестает быть человеком». Очевидно, главным образом оттого, сколько мы платим или готовы заплатить за счастье или чувство удовлетворения, и зависит, насколько они велики. Но жадность к счастью у людей неодинакова. Одни платят за чувство удовлетворения очень дешево, другие очень дорого.

Полярные исследователи, все без исключения, платят дорого. Вся история изучения Арктики и Антарктики - это история достижений, оплаченных огромными усилиями, страданиями и порой гибелью людей. Борис Чернов, работавший радистом на острове Диксон, так охарактеризовал условия работы в Заполярье и свое тамошнее положение: «Одиннадцать лет я никакой жизни не видел».

И вот теперь, на двенадцатом году, он плывет в Мирный. И все эти люди подчиняются не только приказу, но и чему-то иному, более важному, более существенному.

Я совершил три неудачные попытки попасть в антарктические воды. В 1950 году я пытался получить командировку на китобойную флотилию «Слава». В 1953 году добивался того же. И наконец теперь, в 1957 году, плыву к Южному полюсу. За предоставление такой возможности я крайне обязан главному редактору «Правды» Саткжову.

Но зарождение этого желания относится к гораздо более раннему времени - к 1948 году, когда я впервые прочел книгу Берда «Полет на Южный полюс». Как тогда, так и теперь меня интересует прежде всего море и жизнь корабля, сам корабль. С ними тесно связана моя будущая работа - таковы у меня, во всяком случае, планы. Рейс, который мы совершаем, даст достаточно хорошее представление о морях и океанах, он достаточно продолжителен, чтобы в воспоминаниях и впечатлениях случайное успело свестись к минимуму. Мы увидели и увидим Северную и Южную Атлантику, субтропики, тропики, «ревущие сороковые» широты (по данным метеорологов, там уже с неделю неистовствуют сильные штормы), Антарктический Ледовитый океан. На обратном пути мы увидим Индийский океан, Красное, Средиземное и Черное моря. Длина нашего морского пути будет почти равна длине пути вокруг земного шара. Если не считать Средиземного моря, мы сделаем петлю вокруг Африки. У меня концы этой петли сомкнутся в Таллине.

Не думаю, что после рейса я опять затоскую по морю. Но пройдет полгода, год, может быть полтора, и я снова взберусь по трапу со своими чемоданами и предъявлю свои бумаги. А потом где-нибудь у Нордкапа или Курильских островов буду обвинять себя, как прокурор: «Какой дьявол погнал тебя сюда? Неужто не смог выдумать ничего получше? Вертится, как уж на сковородке!» И будут принесены новые клятвы: отныне я всеми десятью ногтями вцеплюсь в землю, отныне я обеими руками ухвачусь за свою любимую!

А если я нарушу эти клятвы, так только потому, что в море выпадают дни вроде сегодняшнего, праздничные, чудесные, никогда не забывающиеся.

Ну и ночь! Теплая и такая темная - лишь несколько одиноких звезд. Не могу подыскать для нее другого слова, как «всепоглощающая». За бортами «Кооперации» плещет вода. Васюков спит сном праведника. А из коридора доносится веселый, пьяноватый бас Нептуна, уже скинувшего свои одеяния:

- Дети мои!

Еще до крестин, в три часа, по радио сообщили, что всем впервые пересекающим экватор следует в 16.00 явиться на бак. Очки и часы оставить в каюте. Фотоаппараты взять с собой. Надеть все летнее и нарядное.

Погода на диво хороша: слегка прохладный, самый приятный ветерок и солнце. Перед бассейном выстроена эстрада, на которой должны расположиться руководители церемонии, главные шишки. Через бассейн проложен качающийся дощатый мостик. На другом краю бассейна стоит большая бочка, покрытая марлей,- в бочке вино, предназначенное для крестников. Разглядеть остальные подробности трудно - фотоболельщики заняли самые лучшие места. Они даже висят на передней мачте и на вантах. Я попытался было наладить «Киев»... Но не будем больше о нем говорить.

В четыре часа на палубе появились удивительные рожи - все они пробирались к баку. Оркестранты,- то есть гидролог Извеков, метеоролог Лободин, радист Сулин и аэролог Маевскии,- все размалеванные и в масках, заиграли церемониальный марш. Впереди всех шагал главный черт - геофизик Губанов, весь разукрашенный всяческими греховными фигурами. На голове у него рога, на лице - сатанинское выражение.

А следом за ним шествовал Нептун в своей красной царской мантии, усеянной звездами, в короне и с бородой до пояса - словом, очень импозантная личность. Это один из наших старейших, а может быть, и старейший полярник Иван Моисеевич Кузнецов. В первой антарктической экспедиции он был каюром, сейчас едет механиком. Семья Кузнецовых хорошо известна среди полярников,- как Иван, так и его братья Федор и Григорий. Они потомственные поморы и уже десятки лет живут за Полярным кругом. По всему видно, что Иван Кузнецов силач. У него округлая рыжая борода, большое обветренное лицо, синие глаза, могучий нос, уже лысеющая голова и вдвое более широкие плечи, чем у меня. Для Нептуна он подходит отлично.

За Нептуном следует протоколист с огромными фанерками под мышкой, затем лекарь - доктор Шлейфер, а позади всех - черти попроще и прочие деятели. Это было впечатляющее зрелище, когда все начальство расположилось на эстраде, а черти с размалеванными мордами и телами влезли на край бассейна и принялись кровожадно пялиться на всех нас, стоявших на баке. Их мускулистые руки не сулили нам никакой пощады.

Оркестр начал играть песенку о капитане из «Детей капитана Гранта». И под ее звуки в сопровождении помощников и в полной парадной форме появился капитан «Кооперации» Яицелевич, который обратился с приветственной речью к царю морей, защитнику судов, повелителю бурь и самодержцу крабов, раков, русалок и прочей морской живности. Капитан сказал, что мы рады встрече, что мы плывем в Антарктику и везем туда всевозможное снаряжение. Пропустите, мол, через экватор - будет его величеству Нептуну от ресторатора водка, а от остальных почет и уважение. Тут Нептуну подали большой бокал, который он и осушил. О качестве водки он не сказал ничего худого, но протоколист прошипел с крайне недовольной миной, что руководство экспедиции слишком все экономит и даже везет с собой в Антарктику бухгалтера. Тем не менее Нептун, произнеся соответствующие слова, передал капитану золотой ключ от экватора, длиной больше метра, а капитан предъявил Нептуну судовые документы. Все это время черти вертели головами и выискивали среди нас свою первую жертву.

Вдруг все - и капитан, и Нептун, и черти - отступили на второй план. Под грустную мелодию появилась Морская дева, которую изображал радист Яковлев. Она была в сделанных из тельняшки узких полосатых штанах, доходящих до икр, в развевающемся платье из марли, с длинными золотыми волосами, с ватной грудью и пышными бедрами. Держалась она грациозно. В движениях рук была мольба и ласка. Дева пыталась показать себя в наилучшем свете. Но лицо ее недвусмысленно говорило о том, какие безнравственные вещи творятся за спиной у Нептуна. Щеки Морской девы были нарумянены, под глазами темнела синева от ночных кутежей. И Нептун, к которому она сразу же полезла целоваться, отпрянул назад. Печать любви украсила щеку Окорокова, четвертого помощника капитана. Затем Морская дева произнесла тонким голосом речь, идея которой заключалась в том, что матросы и участники экспедиции, уставшие от долгого плавания, могут провести два-три дня у ее сестер, а потом, если захочется, вернуться на корабль. Речь сопровождалась красноречивой и вполне недвусмысленной игрой глаз. Оркестр заиграл танец из фильма «Господин 420». И Морская дева начала танцевать под эту музыку, сперва среди чертей, потом на мостике, перекинутом через бассейн. Танец был столь же выразительным, как и лицо девы, как ее развевающееся платье и полосатые штаны, как движения ее рук и покачивание бедрами. Много таинственного еще скрывается в водах океанов.

Появились ученые мужи. Они пожаловались на то, что «Кооперация» порой тащится слишком медленно, что, не избрав из ученой среды ни одного черта, их дискредитировали, из-за чего они слишком подпали под власть бесов, что они мечтают о ледовом материке, но, поскольку тот далек, их мысли устремились на валюту, Представители науки сообщили, что ими на борту «Кооперации» написана диссертация и что они просят разрешения преподнести оную его величеству Нептуну. Нептун почтительно принял диссертацию, раскрыл ее и обнаружил под обложкой бутылку, завернутую в паклю. Попробовода, и за борт! Тогда придворный врач Нептуна, доктор Айболит, принялся осматривать представителей науки. Пока длился медосмотр, исполнялся похоронный марш. Доктор нашел, что у мужей науки все не в порядке, и прописал им купание в бассейне. Под звуки «Калинки» наука полетела в бассейн - головой вниз, ногами вверх. Черти отнеслись к своей задаче с полкой серьезностью: крестины так крестины!

Оркестр заиграл «Трех танкистов». Появились представители транспорта. Они рассказали о «Пингвинах» и преподнесли Нептуну в подарок бутылку смазочного масла. Один из чертей, личный дегустатор Нептуна, попробовал его и скривил страшную рожу. Бутылку - за борт, службу транспорта -в бассейн.

Оркестр заиграл «Мы, друзья, перелетные птицы». Появились Фурдецкий и Афонин - в черной нарядной форме, в белых сорочках со строгими черными галстуками, в начищенных туфлях. Они представились Нептуну, рассказали ему о летчиках, а потом попытались дать взятку, в виде бутылки, разумеется. Нептун оскорбился, и проворные черти тут же отправили летчиков в воду, во всем их параде. Долговязый Фурдецкий, ростом больше шести футов, прежде чем плюхнуться в поду, сделал в воздухе полуторное сальто, Над бассейном мелькнули его желтые сандалии. А маленького по сравнению с ним Афонина черти швырнули так энергично, что тот завертелся над водой кубарем.

Снова зазвучала «Калинка». Вес черти пустились под нее в пляс - их набедренные повязки развевачись, их ботинки выделывали невероятные кренделя. А потом началось поголовное крещение. Черти врывались в толпу зрителей, хватали их за руки и за ноги, и люди летели в бассейн - кто головой, кто брюхом, кто спиной вперед. Только с женщинами обходились деликатно. Я угодил в руки довольно свирепых чертей и благодарил судьбу за то, что бассейн у нас глубокий. Взлететь вверх и с высоты в два метра шлепнуться в воду - уж тут потом пофыркаешь.

Мы выползали на другую сторону бассейна, а там стояла на диво прекрасная Морская дева, которая подносила каждому крещеному большую поварешку вина из бочки.

Палуба выглядела презабавно. С десятков людей, вполне или почти вполне одетых, текла вода, а они отдувались. Черти с «Кооперации» делали свое дело на совесть. Когда народу стало мало, они пошли искать укрывающихся. Судьба последних была плачевной. Я видел, как шестеро чертей волокли какого-то дезертира - по отсутствию туфли на одной ноге и по другим признакам можно было догадаться, что с чертями шутки плохи.

Вечером был торжественный ужин. С вином. Затем капитан выдал дипломы.

Конец - делу венец. А венцом сегодняшнего дня был праздник Нептуна и его чертей в музыкальном салоне. В жизни не видел ничего столь дикого, столь безумно веселого, столь безудержного и столь дьявольского, в самом серьезном смысле этого слова. Чертям и некоторым гостям главный, черт поднес теплой прозрачной жидкости и по куску хлеба с огурцом и грибами. Напиток оказался разведенным спиртом, причем гримасы гостей и слезы на глазах показывали, что разводился он скорей для приличия. Произносились тосты, отличавшиеся своей краткостью, сочностью и ясностью мысли. Черти пели. Черти отплясывали русские пляски, гармонисты играли все в более быстром и быстром темпе, руки плясунов мотались, а за ногами уже нельзя было уследить. Салон был полон веселых молодых парней, ни одному из которых не стоялось на месте. И весь этот шум перекрывал отеческий голос Нептуна:

- Дети мои!

Винт «Кооперации» делает сто тридцать оборотов в минуту, сто тридцать раз в минуту корабль пронизывается слабым толчком, но во время праздника чертей корабль сотрясало куда сильнее и чаще.