Новоселье

Против ожидания Дружная оказалась не слишком занесена. Снег засыпал домики на треть или наполовину, лишь кают-компания была погребена почти по крышу. Но бригада, проводящая расконсервацию базы, сумела откопать вход, и повар уже хлопотал у плиты.

Наш домик — стандартный, собранный из панелей, пригнанных друг к другу и стянутых болтами. Такие дома уже давно используются в Арктике. Название их мудреное — ПДКО, что означает «полярный дом Канаки — Овчинникова». Дом простой, незатейливый. Коробка пять метров в длину, два с половиной в ширину. До потолка можно достать рукой. Вход через обычную дверь, без тамбура. Окна маленькие, квадратные. Толщина стен невелика, но сквозь них не продувает. У входа установлена небольшая печь, работающая на соляре или керосине. В отличие от газовых плит, которыми мы отапливались в полевых лагерях в прошлом, она удобнее и безопаснее.

Таких домов на Дружной несколько десятков. Четырьмя рядами выстроились они на расстоянии 40—50 метров друг от друга, образовав подобие улиц. И ни одного пустующего помещения. Наоборот, спальных мест не хватает. Идет сборка новых зданий: база должна принять 135 человек.

Летчики привезли с собой жилище собственной конструкции — огромный металлический цилиндр, своего рода цистерну на колесах. Очень гордятся этим сооружением. В нем весу тонн 30. Внутри три отсека: кухня, столовая и спальная. Есть даже персональный туалет, но он не работает из-за отсутствия водопровода. Пока чудо-дом сгружали с корабля, немало крепких слов было сказано в адрес тех, кому взбрело в голову везти в Антарктиду это громоздкое металлическое сооружение. Поселились в цистерне начальник авиаотряда и его заместитель.

В нашем домике мы устраиваемся вчетвером: начальник отряда, он же наш бригадир на разгрузке, Ганс, Эдвард и я. Словом, интернациональный домик. Бригадир еще не отошел после схватки с начальником базы и компенсирует поражение тем, что безоговорочно занимает своими вещами все ящики единственного письменного стола. Я пытаюсь отвоевать один из них, но терплю поражение. Мой начальник держит круговую оборону. Недаром знающие его геологи говорят: «Его ничем не возьмешь, он как в кольчуге, бронированный».

Затаскиваем в помещение все, что боится мороза. Остальное снаряжение складываем вблизи дома на фанеру и закрываем брезентом. Потом наводим марафет внутри: вколачиваем гвозди для вешалок, сооружаем кое-какие полочки. Работы не так уж много, дом обжит прошлой экспедицией.

На противоположной от двери стороне — нары. Как в железнодорожном купе — два верхних места, два нижних. Еще от предыдущей экспедиции на стене остались висеть самодельные декоративные ходики, рядом на фанерке — автографы первых жителей дома.

Наш начальник, заняв нижнее место с правой стороны, предлагает устраиваться нам. Мы с Гансом размещаемся наверху. Я над начальником, Ганс — над американцем.

— Кто-нибудь из вас храпит? — сурово спрашивает наш руководитель.

— На судне мне говорила, что вы сильно храпите, — отвечает находчивый Ганс и лукаво сверкает глазами в мою сторону.

Начальника, однако, не пробьешь тонкой иронией. Он усаживается за стол и набрасывает план первоочередных действий, пункт за пунктом. Тут же, согласно плану, напоминает Гансу и Эдварду, чтобы напитки все были занесены в домик, особенно пиво, а то промерзнет. Наши иностранные коллеги привезли с собой по ящику спиртного, так сказать, представительские запасы. Начальника особенно заботит пиво. И тут разговор как-то сам собой заходит о его сортах. Наш руководитель оживляется, маска суровой озабоченности на его лице начинает смягчаться. К тому же он демонстрирует настолько глубокие познания в этом вопросе, что мы внимаем ему, развесив уши.

Еще полчаса назад он выглядел безучастным, холодным, действительно словно одетым в броню. А сейчас оттаял, подобрел. Ганс поспешно вскрывает несколько бутылок немецкого пива. Эдвард, заражаясь его примером, выставляет пару банок американского. С новосельем! В приподнятом настроении мы шагаем на обед. На улице пуржит, но холода мы не ощущаем.

В столовой потоп, влажно, как в бане. Снег на крыше тает, струйки воды просачиваются внутрь, заливают пол, капают на столы и лавки. Кают-компания составлена из нескольких домиков ПДКО, что места все равно не так уж много, в часы пик не протолкнуться.

На кухне работать нелегко. Помещение тесное, не развернешься.

К тому же электрические приборы пока бездействуют из-за нехватки электроэнергии. Все готовится на газе, а конфорок не хватает. Повар — новичок в Антарктиде, суетится, то и дело высовывается из камбуза, уговаривает обедающих: «Ничего, мальчишки, скоро запустят новый дизель, наладим электропечь — задержки не будет! Угощайтесь пока холодной закуской».

Бородатые «мальчишки» хмуро жуют, на монолог повара никак не реагируют.

«Давайте, мальчишки, разливайте первое», — снова появляется повар, занося бачок с дымящимися щами. Чувствуется, он волнуется, переживает. Первые шаги самые трудные.

А на улице пуржит пуще прежнего. Видимость — метров 50—70. За оазисом из желтых домиков все погружено в молочную пелену. Ни моря, ни корабельных мачт не видно. Если сейчас расколется ледник и мы окажемся на айсберге, то и не заметим!

Втроем — Ганс, Эдвард и я — отправляемся на послеобеденную прогулку. Подходим к цепи бочек, которыми оконтурены границы станции. За бочки ходить строго-настрого заказано: под снегом могут быть неопознанные трещины. Шельфовые ледники, на первый взгляд безопасные, полны коварных ловушек, укрытых с поверхности снежными мостами. Их ровная поверхность усыпляет бдительность. К тому же в тумане, потеряв ориентировку, можно оказаться на барьере и свалиться в море. Не так далеко от нас на побережье Земли Королевы Мод однажды разыгралась такая трагедия. Трое участников международной Норвежско-Британско-Шведской экспедиции упали в ледяную воду. Ценой неимоверных усилий спасти удалось лишь одного...

Мы не выходим за цепь бочек. Эдвард, уже продемонстрировавший на разгрузке особое пристрастие к этому виду тары, навалился на здоровый ржавый бочонок, меланхолично постукивает по нему утепленной американской бутсой, слушает, как тот ему отвечает.

— Какова толщина нашего ледника? — обращается он ко мне.

— Геофизики говорили, в районе базы около 400 метров, к берегу — меньше.

— Подо льдом океан?

— Да, еще несколько сотен метров до дна.

— А известно, с какой скоростью движется ледник?

— Геодезисты уже сделали прикидку. За год Дружная сместилась почти на два километра к северу.

Эдвард задумывается и уже с какой-то новой интонацией ударяет по бочке. И та отвечает ему по-новому.

— Шесть метров в сутки делаем по направлению к дому, — подводит итог нашему разговору быстрый Ганс.