Северный полюс 1977

Встреча была назначена в бухте Тикси 17 апреля. Я вылетел туда накануне из Якутска рейсовым самолетом. Как обычно, в Якутске держал отчет перед городским активом, выступал на предприятиях - кожевенном заводе, теплоэлектростанции, в пригородных совхозах - перед своими избирателями. Рассказывал о последней сессии Верховного Совета СССР, о своей депутатской и другой работе.

Выслушал много наказов избирателей. Пытаюсь сейчас, в полете, привести в систему все вопросы, которые возникли во время этой работы. Почти все наказы касаются строительства в Якутске, прежде всего жилищного, а также строительства культурных и спортивных сооружений.

Действительно, Якутск резко отстает в этом отношении от столиц других автономных республик и от своих собратьев - полярных городов, таких, как Мурманск, Норильск и Магадан. Строить здесь трудно, и пока строительные организации не приобрели опыт и не научились возводить здания на вечной мерзлоте, отпускаемые средства год за годом не осваивались. Финансирование постепенно снижалось. Но это время давно кончилось. Сейчас строители работают хорошо, создали промышленную базу по изготовлению деталей и систематически перевыполняют планы. А денег по-прежнему дают мало.

В городе пока не развертывается крупная промышленность, поэтому жилые и культурные сооружения строятся только за счет бюджета республики.

Здания строятся хорошие. Они стоят на столбах, и между полом здания и почвой остается около метра свободного пространства. Тепло от дома не проникает в почву, и мерзлота отлично держит дом любой этажности. Но строить надо гораздо больше. Много народу еще ютится в старых деревянных домишках, постепенно оседающих в тающую под ними почву.

Я постоянно обращаюсь в Госплан Российской Федерации и в Госплан Союза, поддерживая реальные планы строительства, намеченные Советом Министров, Якутской республики и строительными организациями. Кое-что получается. Но нужно более решительно ломать сложившуюся за последние годы ситуацию. Как бы этого добиться?

Есть еще одна важная для республики проблема - порт Тикси. В ближайшие годы в Якутии на базе открытых за последнее время месторождений руд, нефти и газа широко развернется строительство горнодобывающих и других промышленных предприятий.

К ним и от них пойдут миллионы тонн груза. С другой стороны, быстро растут возможности перевозок Северным морским путем - мощные атомные ледоколы, специально приспособленные для ледового плавания грузовые суда позволили сильно расширить период навигации. Она уже успешно осуществляется с запада в устье Енисея почти 8 месяцев в году. Скоро дойдет очередь до Лены и Колымы. Не так далеко и круглогодичное плавание по всей трассе. А порт Тикси способен сейчас обеспечить чуть больший грузооборот, чем 20-30 лет тому назад. И пока республике не удалось убедить Министерство морского флота СССР в необходимости его расширения. Мы с секретарем Якутского обкома КПСС Гаврилой Иосифовичем Чиряевым и председателем Совета Министров республики Иваном Ивановичем Петровым не раз обсуждали этот вопрос, бывали с Чиряевым у министра Т. Б. Гуженко и в Госплане, но пока еще не добились включения в план серьезного расширения грузооборота порта.

В республике постоянно возникают и другие серьезные вопросы, в решении которых мне следует принимать участие. Быстро, опережая ряд отраслей народного хозяйства - как и следует, по моему мнению,- развивается здесь наука. Строятся новые корпуса институтов филиала Академии наук, возглавляемого академиком Николаем Васильевичем Черским, не одно десятилетие работающим здесь. Но нужно поддержать некоторые исследования, например разработку мер по прогнозированию землетрясений на опасном в сейсмическом отношении участке БАМа и другие.

Когда я начинал работать в Арктике, было создано Главное управление Северного морского пути, своеобразная - не отраслевая, а региональная - организация, призванная заботиться обо всем на огромной территории Севера нашей страны. Почти вся Якутия попадала в район его деятельности. В своем районе - на пространстве в 7 млн. кв. км - оно занималось всем: исследованиями и освоением Северного морского пути, геологической разведкой, строительством портов и дорог, созданием поселков и городов, развитием промышленности, транспортом и торговлей, образованием и здравоохранением.

Оно имело права Народного Комиссариата, а по существу, его деятельность была гораздо более многогранной, чем любого из них. Оно должно было не только освоить Северный морской путь, но и дать сильный толчок всестороннему развитию всего Севера.

Центральный комитет Коммунистической партии и Советское правительство справедливо решили, что только сильная и всеобъемлющая организация сможет справиться с такой задачей.

Помню, что Главсевморпуть иногда сравнивали со знаменитыми Ост-Индской компанией и Компанией Гудзонова зализа, созданными Англией в XVII-XVIII веках для эксплуатации богатств Индии и Канады. Но какая между ними разница! Через ГУСМП государство вкладывало большие средства, чтобы обеспечить ускоренное комплексное развитие огромного края, подтянуть его до уровня других районов страны, с тем чтобы в результате этого стало возможным использовать его богатые ресурсы, привлечь их к строительству социализма во всей стране.

Ост-Индская компания и Компания Гудзонова залива имели целью скорейшее извлечение прибыли путем самой бессовестной эксплуатации богатейших природных ресурсов этих колоний и труда их населения. Это был упорядоченный, комплексный грабеж, а не строительство и развитие.

Главсевморпуть выполнил свою задачу. Он развивал край с севера на юг - от Северного морского пути вверх по течению рек, в глубину материка. А с юга шло, несколько медленнее, развитие народного хозяйства в его обычных отраслевых формах.

Через тридцать лет все созданное им разностороннее хозяйство уже не могло вмещаться в рамки одной организации. Поэтому в 60-х годах ГУСМП постепенно ликвидировали, все созданное им распределили между соответствующими отраслями народного хозяйства. Тогда и Гидрометслужба получила Арктический и Антарктический институт, полярные станции и дрейфующие экспедиции и все обязанности по прогнозированию погоды и ледовых условий в Арктике.

Ликвидация Главсевморпути - закономерный этап развития народного хозяйства, но кое-где на Севере стали ощущаться недочеты в координации действий между различными отраслями экономики страны. В этом направлении, по-видимому, прежде всего нужно усиливать деятельность советских организаций, Советов народных депутатов. Президиум Верховного Совета народных депутатов и его председатель - "президент" республики - Александра Яковлевна Овчинникова придают этому вопросу серьезное значение.

Приятно ощущать, что за последние три года я сработался с людьми, ответственными за состояние этой богатейшей по своим ресурсам, имеющей огромную перспективу развития республики, и стал здесь своим.

А сейчас направляюсь в Тикси, чтобы лететь оттуда на дрейфующие станции СП-22 и СП-23.

Не раз в последние годы бывал я на побережье Ледовитого океана, на дрейфующих станциях и каждый раз чувствовал себя счастливым, вновь вдыхая свежий морозный воздух, вновь слушая удивительную полную тишину - "белое безмолвие" Арктики, как выразился Р. Амундсен. И вместе с тем всегда было несколько грустно - и из-за вынужденной краткости пребывания, и от мысли, не в последний ли это раз.

Сейчас поздний вечер 16 апреля. В аэропорту меня встретил начальник Тиксинского управления гидрометеорологической службы Леонид Петрович Ананьев - уже немолодой, полный, весьма энергичный человек, связавший с Арктикой всю свою жизнь. Он начал свою работу в 1954 году па Земле Франца-Иосифа, на острове Рудольфа; ему было тогда 23 года-столько же было и мне, когда я работал там в 1933-м. С секретарём районного комитета партии, председателем райисполкома, знакомыми мне по прошлым визитам в Тикси, мы пошли на квартиру Леонида Петровича - поужинать.

Его жена уехала в Москву, и он сам хозяйничал в своей теплой и уютной двухкомнатной квартире. Долго сидели за большим блюдом жареной курятины, обсуждая тиксинские дела и мой дальнейший путь.

Возвращаться отсюда в Москву я намеревался через Северный полюс - вернее, через дрейфующие станции СП-23, СП-22 и Землю Франца-Иосифа.

Из Ленинграда в Тикси шел большой грузовой самолет Ан-12, заказанный Арктическим и Антарктическим научно-исследовательским институтом для доставки аппаратуры и продовольствия на дрейфующие станции. Он должен был прийти сюда утром 17-го. Там были товарищи, с которыми вместе мне предстояло лететь на дрейфующие станции.

Меня поселили в точно такой же, как у Ананьева, "гостевой" квартире в одном из типовых пятиэтажных домов, составляющих ныне поселок.

Проснувшись утром 17-го, услышал характерный свист ветра и шелест проносящегося снега, а выглянув в окно, убедился, что началась пурга.

Скоро пришел Ананьев и вытряхивая в сенях снег из одежды, сообщил, что аэропорт закрыт по крайней мере до вечера, а ленинградский самолет сел в Хатанге и пока ожидает там.

Ну что же. На то и Арктика. Я заранее был готов где-то пережидать непогоду. Преодолевая крепкий, но и не очень сильный - метров пятнадцать в секунду - ветер, мы с Ананьевым пошли к нему завтракать. Возвращаясь, я зашел в магазин и запасся продуктами. Теперь могу сидеть дома хоть несколько дней. Позвонил в Москву, поговорил с дочкой и сел за работу. Бабушка для таких случаев берет с собой вязание, а я - какую-нибудь рукопись.

Однако к 14 часам ветер ослаб, и сквозь несущийся снег я рассмотрел, что против моего окна вверх по склону метрах в двухстах находится здание детского сада и яслей. Туда уже потянулись папы и мамы с тепло одетыми малышами. А вскоре появились группы пяти - семилетних ребятишек.

Не обращая внимания на все еще значительный - метров десять в секунду - ветер и поземок, они бегали, кувыркались в снегу, скатывались по склону на санках и просто кубарем.

Вот так и живут в Тикси. Я вспомнил, как несколько лет назад в аэропорту Архангельска мне встретилась группа пассажиров, выходивших из самолета, только что прилетевшего из Арктики.

- Мама, смотри, какой здесь снег зеленый! - воскликнул такой же малыш, вероятно в первый раз в жизни увидев траву.

Ветер стихал, и видимость постепенно улучшалась. Следовало прояснить обстановку. Позвонил диспетчеру аэропорта и выяснил, что Ан-12 сесть здесь все еще не может. Он пошел на Якутск. Но Ил-14 мог вылететь отсюда. Поэтому, сговорившись по радио с товарищами, находившимися на борту Ан-12, решил вылететь вечером на Иле в Черский - поселок на Колыме, куда, по новому плану, должен был прийти из Якутска Ан-12. Отсюда всем нам предстояло лететь на СП-23 и дальше.

Войдя в самолет, я сразу почувствовал себя дома. Это была грузовая машина полярной авиации, налетавшая сотни тысяч километров над Ледовитым океаном. Как на всех таких самолетах, передняя часть представляла примитивную кабину для 6-7 пассажиров. В середине этого отсека - надежно закрепленный стол, в правом переднем углу - электрическая плита на две конфорки. Металлические стенки корпуса обтянуты синей байкой. Полотнище из этого же материала отделяет кабину от остальной части фюзеляжа, где укреплен большой желтый бак для дополнительного горючего и располагается груз.

Вскоре после взлета в кабине стало тепло, механик - он же в полете хозяин и, когда нужно, повар - поставил на плиту чайник, выложил на стол кружки, нехитрую снедь - хлеб, масло, консервы, сгущенное молоко - и приветливо пригласил поужинать.

За окном темная безлунная ночь, под нами низкие облака. Ничего не видно, но сейчас везде радиомаяки и другое навигационное оборудование и пилот уверенно ведет машину, частенько передавая управление автоматическим приборам.

До Черского около 5 часов хода. Можно спокойно читать, дремать, думать. И я думаю такие спокойные часы, когда мозг не загружен сутолокой текущих дел, моментально выходят на первый план чуть отступившие куда-то вглубь неизбежные мысли об Анютке.

9 января она умерла. Последние десять лет у нее чаще и чаще повторялись сердечные приступы. Было уже два инфаркта. Не раз "скорая помощь" забирала ее в отделение интенсивного лечения больницы. Поправлялась. Мы все старались побудить ее соблюдать предписанный врачами режим, и в какой-то степени она ему следовала. Но далеко не полностью.

Она никогда не могла сидеть без дела. Много работала в качестве лаборанта в новой для нее области - в геофизике, а когда я вернулся из экспедиции на Северный полюс, поступила на физический факультет Московского университета, чтобы как следует овладеть новой специальностью. Честно выполняла свой долг во время войны - строила убежища, оборонительные сооружения, сбрасывала с крыши зажигательные бомбы.

Закончила университет уже в Свердловске, куда была эвакуирована с семьей. Училась, имея на руках тяжелобольную мать и пятилетнего сынишку. Потом много лет преподавала в Московском университете на кафедре академика Д. В. Скобельцына. Когда подошел срок, ушла на пенсию. Но к этому времени дети стали взрослыми, появились внуки - хлопот ей всегда хватало.

И не жалея себя, она заботилась обо всей семье. Очень любила водить машину и делать любую физическую работу - дома или в саду на даче. Постоянно что-то чинила, чистила, полировала мебель, шила, выпалывала траву около цветов. Очень много читала.

У нее сохранились старые подруги - одни с ранней юности, другие со времени работы в университете. Заботилась и о них - кому-то надо достать лекарство, кого-то порадовать чем-нибудь приятным - купить что-то или просто испечь торт.

Ее дружелюбие, приветливость, очень тонкое и верное понимание людей привлекало к нам многих друзей. Ее любили не только дети и я, но буквально все хорошие люди, которые ее знали. А к плохим - к обманщикам, к лишенным порядочности - она была непримирима.

В сентябре 1975 года внезапно умер Евгений - наш старший сын. Умер от никогда у него не наблюдавшейся сердечной недостаточности, ночью, во сне. Он не проснулся и, видимо, не ощутил своей смерти.

Это было тяжелым ударом для всей нашей семьи, но для Анютки - совершенно непереносимо.

- Почему он? Ведь сейчас была моя очередь,- постоянно твердила она. Она всегда заботилась о нем, делала для него все, что могла, все, что было нужно. Но сейчас ей казалось, что она что-то не досмотрела, что-то упустила, чем-то повинна в его смерти. Она все время держала себя в руках и очень, очень редко я заставал ее в слезах, но эта выдержка давалась ей тяжело.

23 ноября 1976 года мы, как обычно, вместе с ребятами отметили 43-ю годовщину нашей свадьбы. Может быть, доживем и до золотой?

Мы хотели провести январь - время моего отпуска - в подмосковном санатории, как уже привыкли это делать каждую зиму. Впрочем, до 60 лет ни она, ни я в санаториях не бывали. С удовольствием предвкушали этот отдых - и для меня и, в особенности, для нее - от домашних хлопот. Но 24 декабря наступил очередной приступ. И, казалось, не очень сильный. Как всегда в такие моменты, после отъезда "скорой помощи", возникло острое ощущение пустоты и тревоги. Звонок в приемный покой. Доехала благополучно, помещена в палату интенсивного лечения, диагноза пока нет, состояние удовлетворительное.

Утром 25-го уже осмотрел лечащий врач. Возможен небольшой инфаркт, а может быть, всего лишь приступ стенокардии. Режим, на всякий случай, установили, как при инфаркте.

В последующие дни ее состояние постепенно улучшалось. Нас с сыном и дочерью пропустили к ней. Она лежала, но отнюдь не пластом, была оживлена, чувствовала себя хорошо. Надеялась на скорый перевод в обычную палату. Потом в больнице объявили карантин, и мы только переписывались - каждый день. Ее письма становились все более бодрыми. Она давала указания по различным домашним делам.

Два или три раза в день лечащий врач или дежурная сестра неизменно отвечали на наши звонки - состояние понемногу улучшается, 5 января собираемся перевести в обычную палату. Мы все больше надеялись, что и на этот раз все окончится благополучно и она вернется домой. Отпуск и санаторий отложены на март.

Но вечером 5 января сестра не стала отвечать сама, а позвала врача и та сообщила, что состояние очень тяжелое - видимо, только что разразился обширный инфаркт. "Можно прийти?" - "Да, конечно, какой уж тут карантин". И вот мы с сыном и дочкой вновь у ее постели в той же палате. Она в полубессознательном состоянии, но немножко говорит, часто и тяжело дышит.

Я не сразу соображаю, что мы в халатах и масках и ей нелегко нас узнать. Но дочку она определенно узнала. Почему у нее так ярко сверкнули глаза? Потом я догадался, что это были слезы. "Зачем они сейчас? - пробормотала Анютка.- Лучше завтра". Что она думала? Что завтра ей станет лучше или что завтра ее уже не будет совсем?

Ее не стало 9 января вечером. И опять мы с сыном и дочкой стоим в той же палате у той же постели. А ее уже нет. Осталось постепенно холодеющее тело.

Перечитываю ее письмо, написанное вечером 5 января за два часа до последнего приступа. Оно очень бодрое - опять различные советы мне и детям по домашним делам, продиктованные неизменной заботой о наших удобствах. И задорная приписка в конце: "Всем, всем, всем - мне только что сообщили, что завтра в палату поставят телефон, и тогда я буду сама давать вам ценные указания".

Ее нет. Но мы и теперь все время ощущаем ее заботу. Мы находим ее записки на пакетах, на чемоданах с редко употребляемой летней и зимней одеждой, с обозначением, что там находится. Все ее документы и бумаги в полном порядке, вот их перечень. Вот справка о том, когда и куда надо платить за квартиру, свет, как отдавать белье в стирку и т. п.

Она уже давно поняла, что может внезапно умереть, мужественно и спокойно готовилась к этому, И прежде всего стремилась подготовить, объяснить все, что нам может понадобиться без нее.

Конечно, мы прожили не такую уж короткую и, в общем, очень хорошую жизнь.

Были, разумеется, и невзгоды и трудности, но вместе мы держались крепко и они нас особенно не смущали.

Было и большое испытание, которое она помогла мне выдержать, вернее - обеспечила то, что мы вместе с нею его выдержали. Испытание столь рано и внезапно пришедшей славой, известностью, высокими постами.

Сейчас, пожалуй, уже можно сказать, что оно выдержано. А теперь - пусто.

Вновь и вновь возникает в памяти все это. И пусть всегда будет так. Я не имею права и не хочу ничего забывать...

Ровно рокочут моторы. Мы идем на восток - в ночь. "Евгений Константинович, еще чайку".- "Нет, спасибо, не хочу".

Отпуск я провел в марте в том самом санатории. Вскоре туда прибыл Иван Дмитриевич Папанин. Перед этим он около месяца лежал в больнице, лечился от сотрясения мозга - упал дома, открывая форточку. От болезни и долгого лежания сильно ослаб. Инструктор лечебной физкультуры Валентина Андреевна Собко, милейшая пожилая, но бодрая и крепкая женщина, бывшая фронтовичка, . держит его за плечи - учит ходить. Он едва переступает ногами, точно так же, как мой младший годовалый внук. Но это не старческая слабость - пока еще не старческая, слабость, а результат долгого лежания в постели. Это пройдет. (И это действительно скоро прошло, и сейчас он вновь в строю - на работе.)

- Ну, смелее, Иван Дмитриевич, вот вам палочка, ну, еще - левой, правой.

Он смеется, поругивается и, кренясь из стороны в сторону, продвигается по коридору. Пройти 15-20 метров непросто.

Наши палаты рядом. Я постоянно захожу к нему. Он все чаще и смелее пробирается, держась за стены, ко мне. У нас есть о чем поговорить, что вспомнить. Об ушедших женах. (Галина Кирилловна умерла, после очень длительной и тяжелой болезни, три года тому назад. Они с Иваном Дмитриевичем все-таки отметили золотую свадьбу.) О многих наших друзьях. П. П. Ширшова и Э. Т. Кренкеля тоже нет. Петр Петрович умер совсем молодым (как нам теперь кажется), в 1953 году, ему было 47 лет, а Эрнст Теодорович в конце 1971-го - немного не дожив до семидесяти.

Но не нужно думать, что экспедиция на Северный полюс - основная тема наших разговоров. Конечно, это было важное и очень значительное событие в нашей жизни. Но лишь одно из событий.

Иван Дмитриевич только что закончил интересную книгу воспоминаний о всей своей жизни. Она названа хорошо - верно и красиво: "Лед и пламень".

Сейчас он очень хочет, чтобы книга вышла в этом году - когда исполняется шестидесятилетний юбилей нашей страны и сорокалетний юбилей СП-1.

Она уже вышла - гораздо раньше этих моих записок, и, вероятно, многие читатели успели с нею познакомиться.

О деятельности Папанина до экспедиции на Северный полюс и во время нее я расскажу позже в этой книжке. А теперь мне вспоминаются события его жизни после 1938 года, когда мы возвратились с полюса. Сделано много. Окруженный исключительным вниманием всего народа, Папанин с честью завершил ответственнейшее задание. Может быть, отдохнуть, неторопливо пожиная лавры известности?

Нет.

Экспедиция на Северный полюс отнюдь не стала завершающим этапом его деятельности.

В 1938 году он назначается первым заместителем начальника Главсевморпути, а в 1939-м - начальником этой организации. Тогда, в сущности, только начался настоящий разворот его работы на посту организатора всего освоения Арктики, всей государственной деятельности, всей жизни людей, рассеянных на колоссальном пространстве Советского Заполярья.

На фоне огромной работы, проводимой Папаниным в Главном управлении Северного морского пути, не столь уж заметной представляется возглавлявшаяся им экспедиция на ледоколе "И. Сталин" зимой 1939-40 года. Она была предпринята для того, чтобы вывести ледокольный пароход "Г. Седов" из ледового плена.

А между тем это была очень трудная и серьезная задача. Шел двадцать седьмой месяц дрейфа корабля, захваченного льдами в море Лаптевых. Пока он находился в центральной части океана, оставшийся на нем небольшой экипаж мог чувствовать себя спокойно. Научные сотрудники и моряки вели разнообразные наблюдения и даже в случае гибели корабля имели достаточно материалов и оборудования, чтобы построить на льду домики и жить не хуже, чем жили мы на станции "Северный полюс".

Но наступило время, когда поврежденный льдами корабль вместе с дрейфующим льдом приблизился к Атлантическому океану. Нельзя было допустить, чтобы он вышел на кромку льда: здесь ему угрожали сжатия. Люди также оказались бы в опасности. Папанин должен был на наиболее мощном ледоколе того времени, врубившись в льды, подойти к "Г. Седову" и вместе с ним выйти на чистую воду. Это и было сделано. Тогда правительство наградило Ивана Дмитриевича второй Золотой звездой Героя Советского Союза.

А потом была война. Массовый героизм, невероятная энергия, полная отдача всего себя делу защиты Родины были характерны для всех советских людей в период Великой Отечественной войны. Однако и на этом фоне деятельность Уполномоченного Государственного комитета обороны контр-адмирала Папанина не может не вызывать восхищения.

В горящем Мурманске, под непрерывной бомбежкой гитлеровской авиации военная техника и снаряжение выгружались скорее, чем погружались в хорошо оборудованных и спокойных портах США и Канады.

И здесь, и в Архангельске, и в других местах Папанин, как всегда, умеет находить смелые и удачные решения. Со смехом вспоминает он один из эпизодов.

Несколько десятков танков выгружено с кораблей в Архангельске на правом берегу Северной Двины, для доставки по железной дороге на фронт их нужно переправить на левый берег.

Лед уже стал, паром не ходит, а для тяжелого танка лед пока слаб, хотя трактор пройти может. Как быть? Ждать нарастания льда, говорят специалисты-военные, не губить же танки. Но на фронте дорога каждая неделя.

Папанин приказывает соорудить из бревен платформу, тщательно промеряет толщину льда и, проверив расчеты, дает команду тащить платформы с танками на прицепе у тракторов через реку. Лед гнется и потрескивает, военные специалисты отказываются участвовать в этом деле и уходят. Вся ответственность на Папанине. Танки переправлены и пошли на фронт.

Он всегда берет на себя всю полноту ответственности, наилучшим, как всегда, образом выполняет порученную ему партией задачу.

Победа. Может быть, теперь отдохнуть? Да, Папанин, уже пожилой человек, с часто возобновляющимися сердечными приступами, уходит с поста начальника Главного управления Северного морского пути. На заслуженный отдых. Но ненадолго. Отдых не для него.

Очень скоро он появляется в Академии наук. Он берет на себя руководство совсем маленьким отделом в аппарате Президиума АН СССР - отделом морских экспедиционных работ. Задача отдела - обеспечивать работу морских экспедиций и кораблей Академии наук. А всего-то в Академии - один научно-исследовательский корабль дальнего плавания - "Витязь" да около десятка малых судов для работы в прибрежных водах.

Заведование таким отделом, как кажется, не может доставить больших хлопот.

Однако через несколько лет в Академии наук, а затем и в научно-исследовательских институтах Гидрометслужбы и других ведомств появляются океанские, специально предназначенные для научных исследований корабли. Теперь их десятки в нашей стране - десятки плавучих исследовательских институтов. Их несколько типов. Папанин, без всяких преувеличении, является инициатором и организатором создания наибольшего и наилучшего в мире научно-исследовательского флота Советского Союза.

Небольшой деревянный дом близ села Борок, недалеко от Рыбинска. Он завещан Академии наук ее почетным членом Н. А. Морозовым, известным революционером, долгие годы сидевшим в заключении в Шлиссельбургской крепости. Здесь разместилась крохотная ихтиологическая станция Академии наук. Два-три научных сотрудника неторопливо изучают рыбешек и всякую водяную живность. Как-то Пананину поручили проверить работу этой станции. И вот он берется за руководство станцией по совместительству и без какой-либо дополнительной оплаты. Президиум Академии наук охотно поручает ему эту работу. Почему не удовлетворить желание заслуженного человека? Может быть, и порядка больше будет на станции, и средств на ремонт достанет, и отдохнет во время охоты.

Однако Иван Дмитриевич держит в уме не охотничью избушку.

В стране разворачивается строительство мощных гидроэлектростанций с обширными водохранилищами-морями. Рыбинское уже построено - на берегу его оказался Борок. Каждое такое водохранилище - это суша, ставшая очень большим озером.

Образование подобного озера - не просто заполнение водой пониженных частей рельефа. Начинаются сложные биохимические процессы. Всплывают слои торфа. Грунт, затопленные деревья выделяют в воду различные вещества. Развиваются водоросли, огромные массы водорослей. Все это нужно знать и уметь рассчитывать наперед - иначе нельзя правильно, по-хозяйски использовать озеро-море, населить его подходящей рыбой, рассчитать и организовать новый биоценоз. Нужен институт для таких расчетов. Институт биологии водохранилищ - вот что на уме у бывшего матроса, ставшего государственным деятелем и исследователем.

Через несколько лет старожилы не узнают Борка. Я был там и в начале, и при завершении строительства. Крупные лабораторные корпуса, отличное оборудование, жилые здания, коттеджи, дороги, причал и небольшие суда для исследований. И сотни сотрудников, среди которых много видных биологов - докторов и кандидатов наук. Откуда они взялись?

История первого набора не лишена интереса. Был такой период в истории нашей биологии, когда некоторые руководители научных институтов стремились избавиться от лиц, причисленных к "морганистам" и "менделистам". Вот их-то и пригласил Иван Дмитриевич работать в новом институте. А множество других, в частности научную молодежь, Папанин привлек так же, как и для иных поручаемых ему дел,- умением зажечь интерес к проблеме, заботой об отличном оборудовании и условиях, своим примером, тем, что он есть он.

20 лет Иван Дмитриевич был директором этого института. Все так же - по совместительству с основной работой и без оплаты. Сейчас, когда ему за восемьдесят, годы начинают чувствоваться и он остался "только" на посту руководителя научно-исследовательским флотом АН СССР.

Это очень немногое из того, что можно о нем сказать. Читатели этой книги еще узнают кое-что о его делах в период нашей совместной работы в Арктике.

Я вспоминаю многие годы работы вместе с ним и под его руководством и, имея некоторые почетные, ценимые каждым советским человеком звания, горжусь не менее, чем ими, тем, которое дал нашей четверке народ,- званием "папанинца".

Он и сейчас, хотя и слаб физически, но по-прежнему неугомонен и энергичен...

Полет заканчивается - подходим к Черскому. Здесь уже поздняя ночь. Пора переодеваться в полярное обмундирование. Оно у меня с давних лет - кожаные брюки, унты, теплый свитер. Возясь в кабине, сильно порвал брюки от костюма - задел за какую-то деталь. Ну ничего, нескоро они понадобятся. Показались огни аэродрома. Я не раз бывал здесь много лет назад, был и в прошлом году. Посадочная площадка для Ил-14 протянулась вдоль узкого берега Колымы под невысоким обрывом, а тяжелые самолеты садятся прямо на лед в средней части реки.

Промелькнули огни посадочной полосы, и, подрулив к стоянке, самолет с медленно вращающимися по инерции винтами замер. В распахнутую дверь ворвался свежий морозный воздух. Я спустился по алюминиевой лесенке на землю. Встречают многие знакомые по прошлому году товарищи. Вот секретарь районного комитета партии, командир летного подразделения, начальник авиаметеорологической станции, участники высокоширотной экспедиции нынешнего года.

- Как, Ан-двенадцать прибыл?

- Еще нет. Сейчас как раз подходит - минут' через пять пойдет на посадку.

- А нам сколько времени нужно на заправку? - спрашиваю командира нашего Ил-14.

- Около часа.

- Сейчас, как только прибудут ленинградцы, пойдем ужинать,- вмешивается секретарь райкома.- В гостинице стол накрыт.

Ан-12 уже садится. Там, на льду реки, его пассажиров и экипаж ожидают машины. Вот они подъехали. Е. Б. Знаменский, сотрудник отдела науки ЦК КПСС, В. М. Попов, А. Н. Корнилов быстро забросили свои чемоданы и мешки в Ил-14, и вся компания едет в гостиницу ужинать.

Черский. Я помню книжку о путешествии геолога Ивана Дементьевича Черского, совершившего большую экспедицию в Якутию в 1891-1892 годах. Эта книжка послужила одним из мотивов моего выбора Арктики. Экспедиция работала в очень трудных условиях, ее ресурсы были скудными. Выехав летом 1891 года из Петербурга, Черский с вьючным караваном совершил переход из Якутии в Верхне-Колымск и здесь провел зиму, ведя метеорологические наблюдения и обрабатывая коллекции минералов. С ним были жена Мавра Павловна и сын. В июне 1892 года он, уже больной, отправился вместе со своими спутниками вниз по Колыме, миновал Средне-Колымск, а не доходя Нижне-Колымска скончался.

Исследования Черского обнаружили совершенно новую картину геологического строения всей территории Якутии, иное, чем считали ранее, расположение основных горных массивов. Вновь открытый тысячекилометровый хребет, отграничивающий северо-восточную часть Якутии, который с первого взгляда замечаешь на географических картах, носит имя Черского.

Поселок Черский очень стар. В свете фар появляются маленькие бревенчатые вросшие в землю домики, вытянувшиеся в линию вдоль берега Колымы. Но их осталось совсем мало. Районный центр состоит из обычных 4-5-этажных жилых домов городского типа с центральным отоплением и прочими удобствами. Окна темны - сейчас глубокая ночь. Ярко светятся только окна пустого ресторана, куда нас ведут гостеприимные хозяева.

В небольшом зале тепло, чисто. Наставленного в блюдах и тарелках хватило бы для трех-четырехчасового застолья. Но график жесткий, и мы управляемся действительно быстро. Уже через полтора часа снова в воздухе - идем на СП-23.

Станция сейчас на 77^° с. ш., 163^° в. д.- почти прямо к северу от Черского. Быстро светает. Идя на север, мы вскоре переходим в область сплошного дня.

На северной стороне горизонта показывается солнце. И вновь разворачивается, медленно проплывает под нами так знакомая поверхность Ледовитого океана. Разных размеров и очертаний ледяные поля, некоторые сахарной белизны, другие - сероватые. Гряды торосов: старые - покрытые толстым слоем снега, сглаженных очертаний и свежие - с яркими зелеными и голубыми гранями, острыми изломами нагромоздившихся льдин. Между полями зигзагообразные - образованные отрезками прямых линий - узкие черные трещины или сравнительно широкие - в десятки метров - разводья. Многие успели замерзнуть и затянуты свежим, серым, еще "соленым", тонким и гладким слоем льда. На некоторых снег уже белый. Это значит, что толщина льда больше 20-30 сантиметров. Здесь мог бы сесть легкий самолет на лыжах.

В нашем "пассажирском" отсеке тепло и уютно. Ленинградцы дремлют - они летели через Хатангу и Якутск много часов и почти не спали. На столе чайник с горячим чаем, печенье, масло. Открывается дверь пилотской кабины, к нам заглядывает штурман.

- Товарищи, подходим. Евгений Константинович, не хотите взглянуть на остров?

Конечно, хочу. Сажусь на место штурмана по левому борту у блистера - большого круглого окна, выступающего прозраз-ным пластмассовым полушарием наружу. Вот он, ледяной остров...

Мы идем на снижение. Вот уже видна станция. Она организована в 1975 году, и сейчас сюда прибывает третья смена.

Еще один круг влево над островом. Самолет кренится на левый борт, и мне прекрасно видна вся станция. Ряды домиков - их две или три группы. В отдалении хорошо расчищенная, длинная и ровная взлетно-посадочная полоса, отграниченная цепочкой черных флажков.

Сбоку около полосы стоит маленький Ан-2, видимо для местных нужд - полетов на недалекие расстояния.

Сюда может сесть на колесах любой самолет. Садимся и мы. Отруливаем к четко обозначенному месту стоянки возле Ан-2. Механик открывает дверь и выбрасывает трап. Легкий ветерок, слегка метет. Подходят встречающие - начальник станции Вячеслав Михайлович Пикусов с несколькими товарищами. Он опытный полярник, уже не первый раз дрейфует на станциях СП. Работает здесь с осени прошлого года, а все остальные нынешние сотрудники станции прибыли только что - за последние две недели.

19 апреля. 06 часов московского. СП-23. Сюда прибыли 18 апреля около 20 часов московского. Механик самолета и "начальник аэропорта" быстро подкатывают к самолету несколько бочек с горючим. Из фюзеляжа вытягивают шланг, суют конец в горловину бочки, и часто тарахтящий моторчик на борту самолета засасывает бензин в баки. Ил-14 должен сейчас же уйти обратно в Черский за грузом.

Наш маршрут велик, а времени немного, поэтому мы прежде всего определяем срок вылета отсюда на СП-22. Вылетим 19 апреля в 17 часов. Самолет придет с Черского в 15 часов.

Условившись об этом, начинаем осмотр станции. Ее поселок представляет собою, в сущности, три "хутора". Первый, но не самый большой - собственно дрейфующая станция СП-23. Здесь круглый год ведутся основные метеорологические, гидрологические, магнитные и другие наблюдения. Живет и работает 15 человек. Помещения - стандартные домики, собранные из деревянных с различными утепляющими прокладками щитов. Каждый домик - "ящик" площадью приблизительно 4х2,5 метра и высотой около 2 метров. Чаще всего пара таких домиков находится внутри одного большого "ящика", сколоченного из обычных досок. Так теплее, а излишек места служит складом.

В каждом домике маленькая печка. Это замечательная вещь. Представьте чугунный цилиндр высотой около 80 и диаметром около 30 сантиметров. Сверху в центре - конфорка, на нее можно поставить чайник или кастрюлю. Сбоку вверху отходит труба - она через крышу домика выведена наружу. Снаружи же к стене домика подвешен бак для горючего - солярки. Его хватает на неделю непрерывного горения. Рукоятка регулировки поступления горючего позволяет автоматически поддерживать любую температуру в домике.

В потолке небольшой плафон, на столике лампа. Две койки друг над другом. На оставшейся свободной площади стен - книжные полки. Динамик радиоузла станции. В углу - умывальник, зеркальце.

В центре поселка большая постройка - кают-компания и примыкающая к ней кухня. Они собраны из тех же щитов, что и типовые домики. Площадь кают-компании около 30 кв. м, здесь столики ресторанного типа, по стенам шкафы с книгами. На одной стене экран. Штабель коробок с 16-миллиметровыми фильмами я видел снаружи. Под экраном динамики. Они же используются для магнитофона и радиолы.

Замечаю, что все домики возвышаются над поверхностью поля - под ними как бы ледовые постаменты. Такое бывает в конце лета, когда лед под домами, защищенный ими от солнца, остается, а кругом - стаивает. Но почему сейчас?

- Мы большую часть осени и зимы находились в области антициклона - как и все северное побережье Якутии,- объясняет Вячеслав Михайлович,- осадков было очень мало - вот и остались с лета эти фундаменты. Думаем на следующей неделе передвинуть все дома на новые места, почистить и прибрать всю территорию.

Приборы размещены преимущественно в тех же домиках, где живут специалисты. Вот спаренный домик метеорологов и радистов. Датчики метеорологических приборов размещены, естественно, снаружи, а индикаторы и регистраторы - внутри, так что здесь можно отсчитать и записать значение температуры воздуха, скорость ветра, влажность, высоту нижней границы облачности и другие элементы. Выходить наружу в срок наблюдений нужно только для того, чтобы отметить форму облаков, характер осадков и некоторые другие визуальные характеристики погоды.

На специальной установке наблюдатели считывают значения метеорологических элементов, записанные на бумажной ленте регистрирующими приборами, набивают перфоленту, которую передают через дверь на радиостанцию. Там лента втягивается в так называемый трансмиттер и автоматически с большой скоростью включается в радиопередачу. Радист ключом не работает.

Неплохо, но все же и эта процедура теперь несколько отсталая.

- Почему здесь не установлена полуавтоматическая метеостанция - М-106 или КРАМС? - Я называю приборы, давно выпущенные в опытных сериях.- Ведь они сами выдавали бы готовую перфоленту.

- Это верно, но Арктический институт пока еще нас не снабдил.

Радиозонды в атмосферу не запускаются - СП-23 еще сравнительно недалеко от ближайшей аэрологической станции на острове Жохова.

Дальше домик гидрологов. Опять жилье и лаборатория, где анализируют воду, добытую с различных глубин. А лунка расположена поодаль под "берегом" острова, на припас, толщина которого около трех метров. Иначе нельзя - не пробивать же насквозь двадцатикетровую толщу айсберга. Над лункой теплая палатка, и открытая поверхность воды здесь не покрывается льдом. В ярком свете сильной лампы хорошо видны ровные зеленые стенки квадратного колодца, а дальше свет теряется в темной глубине океана.

- Нерпы заглядывают?

- Да, бывает, но в последнее время что-то редко. Гидрологам всегда приятно, когда в лунке появляется любопытная усатая морда с большими круглыми глазами.

Две моторные лебедки надежно укреплены по краям лунки. Они лишь изредка используются для контрольных измерений глубины - глубина регистрируется эхолотом, но в толщу океана постоянно опускаются различные приборы.

Некоторые достигают дна и берут образцы донного грунта, батометры забирают пробы воды с различных глубин, измеряется температура. Наряду со стандартными регулярными наблюдениями здесь специально изучается обмен теплом между океаном и атмосферой - важный элемент глобального процесса взаимодействия океана и атмосферы.

Именно для этого на различных глубинах в верхней 100-метровом слое океана постоянно висят прикрепленные к тросику электротермометры. Значения температуры регистрируются. Вместе с точными измерениями температуры воздуха надо льдом эти данные позволяют оценить поток тепла, идущий от моря в атмосферу через ледяной покров.

Осмотрев основную станцию СП-23, едем на волокуше, прицепленной к трактору, на второй "хутор" - он в нескольких километрах, у края айсберга. Здесь народу побольше - это экспедиция Арктического института, специально изучающая движущийся ледяной покров океана - механику сжатия и торошения, изменение свойств льда со временем и т. п. Здесь и сейсмографы, регистрирующие толчки и "дрожание" ледяного покрова при торошениях, установки для точных измерений "сжимания" или "растягивания" ледяного поля и целый ряд других устройств. С удовольствием обсуждаю с молодыми бородатыми ребятами последние полученные ими подробные данные о волнах, проходящих по поверхности льда,- тех самых, которые я когда-то отмечал, а может быть, и "открыл", по движению пузырьков чувствительных уровней гравитационного прибора.

19 апреля. 21 час московского. В самолете. Продолжаю. Вернувшись в основной поселок, мы - гости - поспали часа три-четыре. Потом отправились в кают-компанию. Отличным обедом угощал повар, пожилой человек, опытный полярник. Он не раз работал на дрейфующих станциях, участвовал вместе с А. Ф. Трешниковым во Второй антарктической экспедиции. Все "дрейфуны" им очень довольны. После обеда общая беседа. Начальник нынешней высокоширотной экспедиции "Север-29" Красноперов рассказывает сотрудникам станции о делах различных отрядов экспедиции, разбросанных на всем огромном пространстве Ледовитого океана.

Завоз основных грузов - продовольствия, снаряжения, аппаратуры - на дрейфующие станции подходит к концу. Сейчас начинается смена персонала. Красноперов уточняет сроки смены различных групп станции СП-23.

О всей работе Гидрометслужбы на океанах и в полярных областях рассказывает начальник Морского, арктического и антарктического управления ГУГМС В. М. Попов, заместитель директора ААНИИ информирует о делах института. Поделились своими соображениями Е. Б. Знаменский и я.

По окончании собрания Пикусов преподнес мне сувенир - фигуру медведя с флагом. Медведь своего рода символ СП-23. Один давно живет здесь, на острове. Какой-то странный зверь. Молодой - видимо, около года, людей и собак не боится. Возможно, был воспитан на какой-то полярной станции. Обычно крутится около помойки. Я его тут и заснял кинокамерой. Говорят, что иногда шкодит - ломает ящики с продуктами. Есть слух, что в связи с этим на него "списали" два ящика коньяка. И прогнать невозможно, и убить нельзя - уже несколько лет как охота на белых медведей запрещена.

Подошло время прощаться. Отправляемся в "аэропорт" - это и есть третий хутор: три домика, бочки с горючим и разное другое аэродромное хозяйство.

Мне предлагают проехать на "Буране" - снежном мотоцикле на гусеничном ходу. Идет хорошо, быстро и по ровному снегу, и по небольшим ропакам.

В домике у летчиков, как и везде, тепло, но тесновато - четыре койки в два яруса. Они здесь отдыхают короткое время. Одна из верхних коек задернута занавеской. Кажется, что там кто-то спит. Но что это? На гвоздике у койки висит... бюстгальтер. Любят ребята посмеяться.

Наш самолет, как и было условлено, пришел в 15 часов с Черского. Заправились горючим и вылетели в 17 часов.

Попов и Корнилов остались на СП-23 - они пойдут на восток. Сейчас летим в такой компании - Знаменский, я и два аквалангиста, Буклев и Кагачичев,- они помогали гидрологам устанавливать подо льдом различные приборы, исследовали нижнюю поверхность ледяных полей. Показывают интересные подводные фотографии.

Еще летит Стругацкий - молодой парень, корреспондент ленинградской комсомольской газеты "Смена". Газета часто печатает материалы о полярниках, и ее корреспондента здесь уважают.

Аквалангистам и Стругацкому разрешено выполнить "особое задание". Прошел слух, что сам знаменитый Кусто намеревается в этом году опуститься под лед на Северном полюсе. Ну как же не опередить его! Ребята собираются завтра вылететь с СП-22 на полюс на стареньком Ли-2, который долетывает свои последние часы, и захватить первенство для советских аквалангистов. А Стругацкий все это опишет.

В нашей кабине тепло, уютно. На столе горячий чайник, кружки, печенье, сыр. Под нами белый океанский лед. Гряды торосов, тонкие черные зигзагообразные линии трещин. Широких разводий нет. Дремлем.

20 апреля. 10 часов. СП-22. Прибыли сюда вчера, 19 апреля, в 22 часа московского времени. За временем надо следить аккуратно. Мы в западном полушарии, на 81^°31^' с. ш.- то есть далеко за полюсом, примерно на продолжении московского меридиана. Ближайшая земля - побережье Канады, всего в 200 километрах к югу.

В прошлом году, проходя недалеко от полюса, СП-22 попала в кольцевой дрейф и сейчас идет по американской стороне Северного Ледовитого океана. Здесь живут по времени, отличающемуся от московского на 12 часов.

Станция так же, как и СП-23, на ледяном острове - большом плоском айсберге. Также три "хутора": "аэропорт" - длинная и очень хорошая взлетно-посадочная полоса, поселок СП-22 и поселок экспедиции ААНИИ, которая прибыла сюда в марте и отправится домой в мае.

В "аэропорту" несколько вертолетов, самолеты Ан-2, старый Ли-2 и даже большой Ил-18.

На СП-22 сейчас заканчивает работу старая смена. Часть ее уже улетела. Остальные собираются в ближайшие дни отправляться на этом Ил-18 с посадкой на Земле Франца-Иосифа прямо в Ленинград. Большинство полярников из Ленинграда - поэтому их так и отправляют. Они этим очень доеольны. Начальник, Виноградов Николай Дмитриевич, разместил меня и Знаменского в домике, недавно покинутом сотрудниками старой смены.

Сейчас же после прибытия предложили баню. Мы с удовольствием согласились. Баня - часть большой постройки, составленной из многих домиков; тут кухня, кают-компания, силовая станция, в которой два дизеля, помещение начальника и врача.

Баня устроена по всем правилам. Горячая и холодная вода в изобилии. Подогрев воды, кстати говоря, осуществляется радиатором дизеля. Евгений Борисович полез на полок - париться. И свежий веник березовый нашелся для такого дела.

Зашел Николай Дмитриевич и повел показать поселок.

- Посмотрите на этот колодец.

Недалеко от кухни уходил метров на шесть в толщу айсберга колодец около метра в диаметре. Его устроили - протаяли электрическими грелками - для хранения свежего мяса и других продуктов.

- Ну что же, колодец хороший, видимо, солнечные лучи на такую глубину не проникают и мясо не портится.

- Не в этом дело. Это был объект основного интереса канадских гостей.

И Виноградов рассказывает, что в начале марта на СП-22 прилетел небольшой самолет с канадскими опознавательными знаками. Был принят на ВПП. Из самолета вышли несколько человек с кинокамерой и отрекомендовались представителями телевизионных компаний и журналистами из США и Канады.

Оказывается, когда СП-22 в своем дрейфе приблизилась примерно на 200 километров к канадскому побережью, в печати США и Канады возникла дискуссия: не представляет ли эта станция "опасности для Канады". Вот им и поручено осмотреть станцию. Наши полярники показали гостям все свое хозяйство, лаборатории, приборы. Попался на дороге и этот колодец. Им гости заинтересовались больше всего - заглядывали в него, измеряли глубину и диаметр.

Было ясно, что они подозревают - не подготовлен ли он для запуска ракет. Убедившись в мирном назначении колодца, гости хорошо пообедали и, довольные, отбыли восвояси. К концу пребывания на станции один из них весьма прилично заговорил по-русски.

Этот визит имел хорошие последствия. В газетах США и Канады появилась заметка о том, что осмотренная журналистами станция представляет собой вполне мирный объект.

Вот какие вопросы возникают сейчас в Арктике!

Объем наблюдений здесь шире, чем на СП-23: радиозондирование - четыре раза в сутки, ионосферные и магнитные измерения. В последние мне пришлось вмешаться. Оказалось, что их собираются свернуть и магнитолог готовится к вылету домой со всей аппаратурой.

А станция сейчас ближе, чем какая-либо другая, к Северному магнитному полюсу. Магнитные наблюдения здесь особенно интересны. Сговорился с Корниловым и попросил Трешникова срочно подыскать замену здешнему магнитологу - до последнего рейса сюда не так много времени.

Осмотр станции и беседы с сотрудниками продолжались до 06 часов - потом мы с Евгением Борисовичем забрались на койки немного поспать. Сейчас 10 часов. Я встал и пишу, Евгений Борисович поднимается. В 13 часов будем вылетать на Землю Франца-Иосифа.

20 апреля 14 часов 15 минут. В самолете. Вылетели с СП-22, как и рассчитывали, в 13 часов. В кабине свободно, пассажиров теперь только трое: Знаменский, Стругацкий и я. Пока мы осматривали станцию, Стругацкий с аквалангистами успел слетать на Северный полюс.

Там подыскали подходящее разводье. Аквалангисты спустились под воду. Стругацкий снял их и описал все событие. Все это было сегодня утром. Сейчас он пролетит через Северный полюс второй раз за один день. В полете будем часов шесть - путь около 1800 километров. С 82^° с. ш. у канадских берегов, через полюс на 81^° с. ш. в нашем секторе - на Землю Франца-Иосифа.

Вновь уютная обстановка экспедиционного самолета. Механик накрыл стол двумя чистыми полотенцами, поставил горячий чайник, выложил хлеб, сыр, масло, печенье, открыл банку мясных консервов и томатов.

Покончив с аквалангистами, Стругацкий взялся за меня - учиняет форменный допрос, затем принимается за Знаменского. Всем нам хочется спать, и механик соорудил мягкие и теплые постели из шкур, спальных мешков, чехлов для моторов и прочего добра.

21 апреля. 12 часов 30 минут. В полете. Остров Хейса - Амдерма. Вчера, когда мы подошли к мысу Флигели - крайней северной точке острова Рудольфа, я почему-то думал, что пилот далее пройдет над бухтой Теплиц, где и сейчас существует полярная станция, но не сказал ему об этом, а он повел самолет, как и следовало по маршруту, на остров Хейса, прямо через купол острова Рудольфа. Бухта Теплиц осталась справа, а я примостился с кинокамерой у блистера, что с левого борта. Так и не увидел один из памятных мне пунктов Земли Франца-Иосифа. А дальше шли известные знакомые места.

Вот они - черные скалы, торчащие из плавных склонов ледниковых куполов. Зеленоватые обрывы ледников. Айсберги, застывшие в ровном льду проливов. Именно здесь я проходил точно 44 года тому назад.

В 19 часов 20 апреля подошли к острову Хейса.

Сделали два круга над станцией. Ее домики расположены почти точно кольцом по берегу круглого пресного озера диаметром около 300 метров. Тогда, проходя здесь в первый раз, я принял это озеро, отделенное от моря узким перешейком, за лагуну.

Взлетно-посадочная полоса - в четырех километрах от поселка. Нас встретил начальник обсерватории им. Э. Т. Кренкеля Григорий Петрович Кучеренко с несколькими товарищами на двух вездеходах. Раскачиваясь на неровностях дороги, машины быстро добежали до поселка и остановились около большого нового здания кают-компании. Это здание, как и два других, построено только что по типу, принятому для Антарктиды,- собрано из панелей, крытых алюминием, стоит на сваях, чтобы снег продувало под домом и не накапливались сугробы. Остальные здания старые - деревянные, построены лет 10-12 тому назад. Скоро и они уступят место новым.

Как оказалось, только что окончился ужин и все сотрудники обсерватории - около 80 человек - сидели в большом красиво оформленном местными художниками зале и ожидали нас - гостей. Мне пришлось прямо с ходу держать речь и потом подписывать различные книжки, фотографии, конверты. И здесь сильна мода на собирание автографов.

У одной из стен зала - витрина с портретом Э. Т. Кренкеля. Здесь же его часы и некоторые другие принадлежавшие ему вещи.

После собрания нас и экипаж самолета покормили ужином. В здании отличная кухня с электрическими плитами и самой современной кухонной аппаратурой.

С другой стороны зала - библиотека, читальня и парткабинет.

Около 23 часов нас развели по местам ночлега. Я оказался в одном из домиков поселка, в чистой теплой комнате. Договорился с Григорием Петровичем, что он зайдет ко мне в 05 часов, чтобы к 08 часам закончить осмотр обсерватории и в 09-10 часов вылететь. Работа обсерватории хорошо знакома мне и по прошлому визиту - 5 лет назад, и по рассказам сотрудников нашего института, которые часто ведут здесь •исследования.

Интересует только то, что изменилось за последние годы. Кое-что изменилось. Только что закончено здание для подготовки к запуску ракет. Их два типа: М-100 - легкая, предназначенная для зондирования атмосферы до высоты около 100 километров, и М-12 - более крупная, способная поднять большее количество различных приборов на высоту 180-200 километров. Два просторных теплых и светлых зала предназначены для комплектования ракет - установки приборов в их головных частях и проверки всех механизмов.

Отсюда подготовленные ракеты, лежащие на специальных тележках, выкатываются через широкие двери по длинному коридору к месту запуска. Здесь решетчатая труба на специальном лафете. Тело ракеты вводится в трубу при горизонтальном ее положении, затем моторы поворачивают трубу, направляя ее почти вертикально. Крыша здания в это время раскрывается. Все участники запуска отходят на безопасное расстояние, и на весь поселок раздается громкий предупреждающий сигнал.

На пульте управления проверяют готовность следящих и приемных устройств и нажимают кнопку пуска.

Масштаб всей операции, конечно, не тот, что на Байконуре при старте космических кораблей, но все же внушает уважение. И требует порядка.

- Вот в этом секторе падают отработавшие двигатели ракет,- объясняет мне руководитель ракетной группы,- видите, пусковое устройство чуть наклонено в его сторону.

- А что там за пятнышко виднеется? Склад?

- Нет, там пункт радиолокационных наблюдений за ветром в ионосфере по метеорным следам (Метеориты, даже самые мелкие, падающие на землю сотнями в сутки, сгорая на высоте около 100 километров, оставляют облачко ионизированных частиц. Наблюдая локатором движение такого облачка, можно определить направление и скорость ветра на этой высоте.).

- И что же, там люди работают?

- Да,- и двое молодых бородачей принимаются объяснять мне, используя все тонкости баллистических расчетов, сколь мала вероятность попадания падающих частей ракеты именно в этот домик.

Приходится напомнить известную историю о том, что один-единственный слон в Ленинграде был убит во время войны прямым попаданием небольшой авиабомбы. Требую немедленно ввести правило вывода всех наблюдателей радиолокационного пункта на время пуска, а в дальнейшем - переноса всего этого устройства.

Кучеренко, несколько пристыженный таким вопиющим нарушением правил безопасности, учиняет разнос ракетчикам.

Во всех лабораториях прибавилось число автоматических устройств. Научные сотрудники с нетерпением ждут давно обещанную ЭВМ.

В общем работа идет хорошо и комфорта достаточно. Почти каждый месяц, за исключением летнего периода, приходят самолеты с Большой Земли. Привозят письма, газеты, свежие продукты. Прилетают и улетают научные сотрудники. Между домами бродят упитанные, рослые собаки. Они полностью безработные. Лишь изредка кто-нибудь для развлечения прицепляется к такому псу, и тот с радостью буксирует лыжника. И все же Арктика дает себя знать, не пропускает никакой беспечности.

В сентябре прошлого года одну из сотрудниц обсерватории вот здесь, в поселке, задрал медведь. Привыкнув к спокойной жизни, она, как это делали и все остальные, шла одна и не имела при себе даже ракетницы - отличного средства для отпугивания медведя.

В 08 часов закончили осмотр. Напоследок Кучеренко показал теплицу - она построена кренкелевцами сверх всяких планов, в свободное время. Отличная теплица. Зреют огурцы, помидоры. Почему-то именно здесь, в отличие от ракетного комплекса, висят на видных местах листы с каллиграфически выведенными правилами техники безопасности и соблюдения порядка - в теплице!

После завтрака Кучеренко еще раз на короткое время собрал весь коллектив обсерватории, мы со Знаменским поделились своими впечатлениями и в 10 часов вылетели.

21 апреля 15 часов. В полете. Остров Хейса - Амдерма. Земля Франца-Иосифа далеко позади. Когда пролетали над архипелагом, остров Гукера только мелькнул издали в прорывах облаков. Еще раз вспомнилось время, когда мы с Анюткой плавали в шлюпчонке в бухте Тихой возле Рубини-Рок.

Сейчас идем над Карским морем, видимо, проходим траверс Маточкина Шара. Я вспомнил, что именно здесь 40 лет назад, по пути на полюс, у командира корабля - Анатолия Дмитриевича Алексеева - возникло сомнение, что под нами - Карское или Баренцево море.

Сейчас мы идем обратным курсом. Впереди Амдерма.

22 апреля. 06 часов. Амдерма. Гостиница. Пришли в Амдерму вчера в 17 часов. Это уже почти Большая Земля. Знаменский и я распростились с экипажем старенького Ил-14, на котором за четыре дня вперед и назад пересекли весь Ледовитый океан, побывал на обоих СП и на Земле Франца-Иосифа.

Мы успели за это время подружиться с экипажем - командиром Юрием Ивановичем Клепиковым, пилотом-инструктором Анатолием Михайловичем Матюхиным, флаг-штурманом отряда Виктором Ивановичем Кривошея, старшим бортмехаником - "хозяином" самолета Георгием Николаевичем Новосельцевым и молодым бортрадистом Ильей Гавриловичем Малолетковым. Мы отсюда полетим в Москву обычным рейсом Аэрофлота, а экипаж Клепикова уйдет на восток, чтобы еще не раз пересечь Ледовитый океан, выполняя задания нынешней высокоширотной экспедиции "Север-29".

В Амдерме температура +2^°, низкая облачность, дождик. Встретил нас начальник Амдерминского управления Гидрометслужбы Артур Чилингаров. Он не раз работал на СП, успел поработать и в Антарктиде. Был начальником первой смены на СП-19, когда ледяной остров, на котором была организована станция, неожиданно и против всяких правил раскололся в районе станции на две части. Правда, для этого была уважительная причина - айсберг сел на мель в море Лаптевых.

Артур поместил Знаменского и меня в комфортабельный номер гостиницы и дал нам два часа на отдых, после чего пригласил ужинать.

Ужинали с Чилингаровым и другими руководителями Амдерминского управления Гидрометслужбы в столовой Управления, где обеспечено трехразовое питание всем желающим сотрудникам УГМС.

Несколько служебных и жилых зданий Управления образуют особый поселок на окраине Амдермы. Я давно был наслышан о большой энергии, настойчивости и организаторских способностях Чилингарова. Это находило подтверждение и в самом первом взгляде на общий вид поселка. Два строящихся дома - жилой и служебный, чистота, хорошо организованная столовая.

Вернувшись с ужина, позвонил в Москву дочке и завалился спать. Скоро поедем со Знаменским в аэропорт - хотим слетать вместе с Чилингаровым на одну из станций его Управления - Болванский Нос.

23 апреля. 12 часов. Амдерма. Гостиница. Собирался вылететь сегодня в Москву в 11 часов, но самолет - проходящий - где-то задержался и вылет отложен до ночи. Вчера слетали на вертолете на Болванский Нос - это к северу от Амдермы, на северном побережье острова Вайгач. Типичная полярная гидрометеорологическая станция. Работает 6 человек - начальник с женой, еще одна супружеская пара и два молодых парня. Три жилых комнаты, хорошая кают-компания, кухня, комната для аппаратуры, радиостанция.

Тепло, чисто. Метеоплощадка в порядке. Радиосвязь с Амдермой надежная.

Привезли "болванцам" свежее продовольствие. Со станции в Амдерму захватили врача и лаборанта из медицинского отдела Арктического и Антарктического института. Они кочуют по станциям, исследуют влияние на психику своеобразных условий жизни на полярной станции. Врач, по национальности ненка, окончила Медицинский институт в Ленинграде. Сама-то она выросла уже в обычных условиях, но ее родители еще жили в чуме, кочевали с оленьим стадом.

По возвращении осмотрел Бюро погоды, узел связи и другие отделы Управления. Артур показал очень интересные материалы, связанные с зимним плаванием атомного ледокола "Арктика" с грузовыми судами к побережью Ямала, Группа гидрологов и метеорологов под руководством Чилингарова провела интересные исследования для обеспечения этой исключительной операции. Вот когда становятся отчетливо ясными результаты огромной работы, десятилетиями проводившейся на полярных станциях, в отрядах гидрологов, отправлявшихся в зимнюю стужу далеко на морской лед, чтобы измерить его толщину. Наблюдения гидрологов - разведчиков льда с самолетов полярной авиации. Фотографии ледяного покрова, полученные со спутников.

На основе этих данных, собиравшихся долгие годы сотнями полярников, был сделан расчет наиболее выгодной трассы и места выгрузки по прежним данным, а затем на основе непрерывных детальных наблюдений в районе действия давались справки и прогнозы, позволяющие оценивать и предвидеть ледовую обстановку. Особенность операции заключалась в том, что громоздкое и тяжелое оборудование для бурения разведочных скважин предстояло выгрузить у берега Ямала на припай и дальше тащить мощными тягачами к берегу. Нужно было выбрать место, куда ледокол, а особенно следующие за ним грузовые суда, могут пробиться и где в то же время лед достаточно прочен, чтобы выдержать тяжелые машины.

Операция прошла отлично и интересно, что, несмотря на большую стоимость каждых суток эксплуатации атомного ледокола, она обошлась дешевле, чем если бы ее проводить летом без ледокола. Выгрузка громоздкого и тяжелого оборудования с корабля на баржи, устройство временных причалов для барж у чрезвычайно отмелых берегов, перегрузка на наземный транспорт и доставка грузов по летней тундре к месту использования потребовала бы очень длительного времени и гораздо больших средств.

Сотрудники Амдерминского управления Гидрометслужбы справедливо гордятся своим участием в этом деле. Об этом говорилось на беседе с активом Управления, который мы с Чилингаровым и Знаменским собрали после осмотра.

Вечером сделал доклад на собрании городского актива в клубе поселка. Сегодня распрощался со Знаменским, который остается в Амдерме еще на два дня, и собрался в аэропорт.

Я улетел из Амдермы 24 апреля в 01 час и на рассвете прибыл в Москву. Так закончился мой последний к настоящему времени визит в Арктику, Хотелось бы, чтобы он не был последним вообще.