Тары-бары

Под ногами чуть голубоватый лед, впереди на гори­зонте четкие силуэты гор, похожие на средневековые замки. А совсем рядом голые неприютные скалы цвета ржаных сухарей. У их подножия валуны, серые, корич­невые, оранжевые, оглаженные и остроугольные, размером от цыпленка до слона. Гряды валунов, уходя­щие вдаль, - словно застывшие волны моря.

Над одной из гряд, как мачта затонувшего корабля, одиноко торчит трехметровый деревянный шест. По де­реву химическим карандашом надпись: «СССР, астропункт № 3, САЭ». В стороне валяются две железные бочки из-под бензина и полузанесенное снегом крыло самолета АН-6 с порванной обшивкой.

- Вот не чаял сюда вернуться, - говорит главный геолог, усаживаясь на плоский как стол валун.

Над головой кружат два больших серых поморника.

- Огурец нашел, - кричу я, вытаскивая из-под камня сморщенный, как стручок, остаток того, что бы­ло прежде огурцом.

- А это что? - спрашивает Пэпик, подбрасывая на ладони легкий темный шарик.

- Картошка.

- Здесь был камбуз, - уверенно заключает Ми­ша. - Продукты в Антарктиде практически не портят­ся, - продолжает он, надкусывая картошку. - Вот американцы, я читал, пробовали недавно продоволь­ствие 50-летней давности, из запасов экспедиций Шеклтона и Скотта, и хоть бы что, - Миша поспешно сплевывает, - прекрасно сохранились вкусовые ка­чества.

- То консерва, - вставляет Пэпик, - а открытые портятся.

- А что им портиться, здесь же как в холодиль­нике.

Я не спорю с Мишей, хотя хорошо помню, как в этом самом лагере шесть лет назад сливочное масло после длительного хранения на морозе покрылось белой сальной коркой, приобрело неприятный привкус, как мы го­ворили - «вымерзло».

- Здесь стояла моя палатка, - показывает глав­ный геолог, сидя на камне и беззаботно покачивая но­гами. Тут же он вскакивает как ошпаренный, ругается:

- Э, черт, забыл, сидеть на холодном нельзя, в два счета ишиас заработаешь.

- Штаны меховые, не прохватит, - успокаивает Миша.

- Мы жили в палатке втроем, - напоминаю я про­фессору. И тут же перед глазами встает наша палат­ка, три раскладушки, прижавшиеся друг к другу, а в углу на фанерке двухконфорочная газовая плитка.

- Почему это? - спрашивает Пэпик, показывая на искалеченное крыло самолета, торчащее из снега.

- Было дело, - значительно произносит главный геолог и выдерживает паузу...

Тогда нас застиг в горах жестокий, но довольно обычный для этих мест ураган. Ветер достигал скоро­сти 50 метров в секунду. Наружу выходили лишь по крайней надобности - ветровой поток спирал дыхание и валил с ног. Борта палаток трещали, и только зава­лы валунов, предусмотрительно сделанные вокруг жи­лищ, удерживали их на месте.

Внутри было холодно и почти все лежали, закутав­шись в спальные мешки. Так продолжалось два дня. На третьи сутки, выглянув утром на свет божий, я за­метил, что один из наших самолетов, закрепленных на ледовом аэродроме, начал самостоятельно удаляться от нашего лагеря. Тотчас же я сообщил об этом лет­чикам.

Через минуту все мы бежали по льду. Даже глав­ный геолог скользил сзади на валенках. Однако попыт­ки обуздать своенравный самолет поначалу выглядели очень наивно. В один из моментов машину развернуло, приподняло и поставило, как легкий картонный ящик, на бок, на крыло. Кажется, еще мгновение - и самолет перевернулся бы вверх тормашками, накрыв некоторых из нас.

- Камни, тащите камни! - опомнившись, закричал один из летчиков.

Через минуту мы уже отдирали вмерзшие в лед ва­луны и катили их к самолету. Когда нутро его набили камнями, безумец утих. Машина была спасена, хотя одно крыло обломано. Этот обломок и заинтересовал нашего Пэпика.

- Что и говорить, ураган был на славу, я тогда чуть рекорд не установил - двадцать пять часов не вылезал из мешка, - снова продолжает главный геолог.

Ветер постепенно усиливается. Начинает переметать поземка. Снежные ручейки текут между валунами, а, выйдя на ледяную равнину, распластываются, сли­ваются в сплошное покрывало. Наши ноги по щиколот­ку купаются в снежном потоке.

- Если ногу босую подставить, пятки можно щеко­тать, - приходит в голову Мише идея.

- Ну ты себе щекочи на здоровье, а мы пойдем в лагерь, - сердится главный геолог. - И когда же эта проклятая погода кончится? Так мы ничего не на­работаем. Экскурсии будем устраивать, тары-бары раз­водить. А мне через год на международном конгрессе геологическую карту надо представлять. Это вам не фунт изюму. Одним «ля, ля» там не отделаешься...

Часа два спустя, перевалив через невысокий горный гребень, мы оказываемся недалеко от лагеря. Пять круглых палаток среди валунов, а поодаль на ровной снежной равнине две оранжевые «Аннушки».

- Красивое место выбрали, - любуется главный геолог, - куда лучше, чем на старом лагере. Наш начальник позаботился. Сейчас придем, обед нам летчики сварили, а вечером чайком побалуемся.

На спуске Миша и Пэпик торопливо устремляются вперед. Главный геолог хватается за меня, чтобы не скользить.

Ну вот наконец и палатки. Три маленькие круглые КАПШ-1 и две побольше, с удлиненным овальным те­лом - КАПШ-2. КАПШ - каркасная арктическая па­латка Шапошникова. Наше жилище больше всего напо­минает юрту. Двойной матерчатый верх натянут на ске­лет из специально собранных дюралевых трубок. В па­латке есть круглые, как иллюминаторы, пластмассовые окна, в потолке колпачок для вентиляции. Собрать весь этот агрегат можно за час. Можно, наверное, и быстрее, если дюралевые дуги подработались друг к другу. КАПШ, если ее хорошо натянуть и завалить вокруг сне­гом или камнями, выдерживает сильнейшие ветры. Этому, очевидно, в немалой степени способствует обте­каемая форма палатки.

В лагере нас встречает начальник, свежевыбритый, крепко пахнущий тройным одеколоном.

- Все в порядке? - холодно спрашивает он у глав­ного геолога. - Что задержались? Я уже ракету хо­тел давать: не видите - пурга начинается!

- Все знаем, не маленькие. Ты бы об обеде побес­покоился, люди устали.

- Обед давно готов, мы уж поели, а порядок дол­жен быть порядком.

- Опять ты за свое. Я за группу отвечаю.

- А я за весь отряд несу ответственность.

- Ну ладно, - хмурится главный геолог, - о том, кто за что отвечает, поговорим с тобой отдельно.

Бронзовое лицо начальника багровеет. Наконец мы в своей палатке.

- Полей-ка мне из чайничка, - вздыхает главный геолог, доставая мыло, - а потом я тебе.

Он умывается над тазом, стоящим в центре палатки, отфыркивается.

- Ну вот, начальник наш как с цепи сорвался... Лей, лей, не жалей... Думаешь, легко мне с ним, опять придется учить уму-разуму. Не понимает, что можно, что нельзя... Побольше лей, чего экономишь... Тоже мне руководитель. Как за маленьким за ним смот­реть надо... Ну вот, соль с лица смыли, сейчас полотенчиком обмахнемся, а теперь давай тебе полью, - и айда на обед.

- Так вода кончилась.

- Вот жалость... об снег, может, оботрешься? Снеж­ком даже полезнее...

К вечеру пурга усиливается, и все расходятся по своим палаткам. В нашем КАПШ-2, кроме главного геолога, Пэпика и Миши, живет еще геолог Женя, ко­ренастый, близорукий, в очках на веревочках (пласт­массовые дужки давно сломались), и штурман одного из самолетов Володя, он же студент-заочник философ­ского факультета МГУ.

На полу палатки горит газовая плитка. Вдоль стен стоят раскладушки, на них в спальных мешках ле­жим мы. Сквозь окна проходит внутрь блеклый свет ночной полярной метели.

- Открутите-ка побольше газик, - просит глав­ный геолог, - а потом, когда заснем, надо не забыть выключить.

Миша, высунув свою здоровенную руку за полог па­латки, откручивает вентиль стоящего рядом баллона.

А за окном метет. Самолеты на пригорке скрылись в молочной белизне. Снег облизывает серые закоченев­шие валуны. Снежные струи льются по упругому телу палатки. Дюралевые ребра вздыхают под резкими по­рывами ветра.

За палатками друг подле друга сидят штук восемь поморников. Теперь они наши верные спутники Они знают, что около людей есть чем поживиться.

В палатке тишина. Пэпик, высунувшись из нейло­нового, на гагачьем пуху спального мешка, рассмат­ривает свои многочисленные термометры. Женя, при­поднявшись к иллюминатору, читает «Искатели» Гра­нина.

Тихо поскрипывает кровать Миши, он все никак не может устроиться. Мешок ему явно мал, но во всем нашем отряде нет мешка, чтобы пришелся ему впору.

Володя-философ тоже читает, Бальзака - «Блеск и нищета куртизанок».

Под пологом палатки в волнах теплого воздуха купаются портянки. Наверху жарища, внизу, у пола, по измерениям Пэпика, - минус 4 градуса.

- Проклятая погода, - нарушает молчание глав­ный геолог. - И стоило сюда ехать, чтобы дрожать здесь как цуцики. Я бы сейчас дома столько бы натво­рил. И что там в институте без меня?..

- У нас еще тепло, а каково сейчас походу? У них уже минус сорок, а до Полюса недоступности идти и идти, - прерывает чтение Женя.

- Да, им не позавидуешь, - соглашается главный геолог. - Я, грешным делом, не очень-то верю, что доберутся они до наших гор. Если не сломаются в пути, то горючего им не хватит. А на самолете его в такую даль возить - это ведь тоже проблема.

- Тягач АТТ у них задний ход потерял, - под­ключается к разговору Володя-философ.

- Задний ход - это цветочки, скоро он весь разва­лится, - авторитетно вставляет Миша. - Я это пред­видел.

- Ну ты у нас, известно, голова! Лучше бы геоло­гии больше внимания уделял, чем заниматься прогно­зами, - сердится главный геолог.

- А что, я и геологией могу, - добродушно от­зывается Миша.

- А если все-таки придут они сюда, через горы су­меем их провести? - Этот вопрос главного геолога обращен уже ко мне.

Несколько дней назад я летал на разведку трассы для санно-гусеничного поезда. На «Аннушке» Александ­ра Егоровича мы пролетели вдоль намеченного по аэрофотосхемам маршрута снизу, от Новолазаревской до южной кромки гор. За их пределами аэрофотосъемка обрывалась. Я попросил пилота пройти еще дальше к югу. Горы остались позади, мы летели над слегка волнистой равниной на высоте в 3 с лишним километра. Кое-где внизу угадывались зоны трещин, и я отмечал их на карте. Снег под крылом в свете низкого солнца отдавал легкой желтизной. Как заманчиво было лететь в это, казалось, очарованное, еще никем не виденное пространство. Но высота продолжала возрастать, и в кабине становилось все холоднее. Километрах в 50 от гор Александр Егорович решительно сказал, что «лезть вверх против ветра - нос отморозишь и пора поворачивать оглобли». Он был прав. «Аннушка» не приспособлена для высотных полетов. Зато вниз с гор­ки катиться было несравненно веселей, хотя порой мы и проваливались в воздушные ямы.

Район к югу от гор вызывал у меня наибольшие опасения. Нет ли здесь скрытых под снегом трещин? Вопрос, сможет ли поезд благополучно пройти через горы, я уже не раз задавал сам себе, в сотый раз пере­сматривая снимки и данные аэровизуальной разведки. И все же полной уверенности у меня не было. Тем бо­лее что вездеходы достигнут гор, судя по всему, уже поздней осенью, когда здесь особенно часты пурги и ураганы.

- Да, как бы не пришлось нам зазимовать тут в ожидании, - сетует главный геолог, плотнее заво­рачиваясь в мешок. - Миша, газик не забудь вы­ключить...

А за окном ветер, ветер, белое молоко. Поморники около палаток нахохлившись сидят на снегу.