В палатке

Палатка сотрясается от порывов ветра. Покачива­ются развешанные на веревках для просушки носки, портянки и пиджак Володи-философа. На вьючном ящи­ке около постели главного геолога полупустая банка растворимого кофе, пачка прессованного сахара и об­леденелый зеленый чайник. Все еще спят. Пэпик пото­нул в своих ярко-голубых пуховых мешках. Миша и Же­ня закутаны в собачьи меха. Главный геолог нежится в росомахе. Лиц не видно, только чернеют отверстия для дыхания. Порой из мешка наружу высовывается чей-нибудь нос, но вскоре уходит вглубь, хоронясь от хо­лода.

- Мишенька, газик бы раскрутить.

Никакого ответа.

- Миша, газ пора зажигать.

В палатке безмолвие, из мешков слышится подчерк­нуто ровное дыхание. Кто-то даже захрапел.

- Михрюта, симулянт, вставать пора! - взрывает­ся главный геолог.

- Сейчас я разожгу, - говорит Володя-философ. Он вылезает из мешка, засовывает босые ноги в унты, шарит в кармане пиджака и, наконец, находит спичеч­ный коробок.

- Вот молодец, - ласково одобряет главный гео­лог и, передернув плечами, скрывается в мешке. - Ох, холодина какой, братцы.

Палатку за ночь действительно сильно выдуло. Пэпик смотрит температуру на полу - минус 12 градусов. Просыпается Миша.

- Ты что же, не слышал, когда тебя звали? - об­ращается к нему главный геолог.

- Нет, я же уши ватой закладываю. С детства они у меня простужены.

- Ой, Миша, жук, ой жучина, - укоризненно при­говаривает главный геолог. - Ну за это польешь мне на руки из чайника.

- Это пожалуйста, - соглашается Миша, выле­зая из мешка и расправляя свои богатырские плечи.

- Подожди, не торопись, пусть водичка согреется. Куда торопиться. Погода все равно нелетная...

После завтрака садимся за разбор образцов. Глав­ный геолог усаживает около себя Пэпика, достает по­левой дневник, подталкивает ногой к Пэпику свой рюк­зак. Поплевывает на кончики пальцев.

- Пэпик, дай-ка сюда девятый мешочек. Так, де-вять-а, девять-б... Это же липа. Ой, халтурщик про­фессор. Давайте-ка сюда девять-б. И что бы я делал без Пэпика. Так, девять-б. Э, черт, палец болит. Вот что Антарктида делает с человеком. Я уже тридцать лет не работал коллектором. Девять-б уложите в ящик. Тьфу, чертов Миша, тоже ящик нашел, весь разваливается. А, черт (главный геолог схватился за ящик и наткнулся на ржавый гвоздь). Заражение здесь еще по­лучишь. Ну-ка дай мне десять-а. Вот классический об­разец. Классический образец! Контакт двух пород. А где же десять-б? Пэпичка нет десяти-б. Или вот он. Нет, не то. Пэпичка, кто-то сейчас заработает по одному месту.

- Что такое одно место? - спрашивает Пэпик.

- Пардон, при универсантах я не могу вам объяс­нить, - кивает профессор в нашу с Мишей сторону. - Тьфу, с этой болтовней я все перепутал. Надо быть вни­мательней. Сукин сын, камаринский мужик. Пэпик, вы знаете, что такое камаринский мужик?

- Камаринский мужик? - повторяет Пэпик. - Не знаю.

- Вот и я тоже не знаю. Пэпичка, все верно, деся­ти-б и не должно быть. А то меня чуть кондрашка не хватил. Пэпик, а вы знаете, что такое кондрашка?

- Кондрашка - очень смешное слово, - отвечает Пэпик.

- Нет, грустное, Пэпик, грустное... Так давайте мне двенадцатый образец. Нет, не надо. Погодите, погодите. Мы с вами торопимся. Надо сначала одиннадцатый. Подождите, подождите заворачивать. Где мой красный карандашик? Вот теперь все в порядке. Вот видите, Пэпик, ваши мешочки, моя система - и результат налицо.

...Женя, если кто в институте будет говорить вам, что главный геолог белоручка, вы плюньте тому в глаза.

...Пэпичка, тринадцать-а. Вот прелесть! Что б мы без вас делали. Молодец, Пэпичка...

Весь день дует порывистый юго-восточный ветер. Метет сильная поземка. Набегает волнами. Снежное облако обволакивает лагерь. Снег сочится, течет, изви­вается между валунами, лижет зыбкими языками борта палаток и вдруг исчезает. Становится тихо. Промчав­шееся снежное облако взлетает на ближайшие скалы, А через мгновение уже набегает новое, бросает острые, жгучие кристаллы в лицо. Из палатки лучше не выхо­дить.

После разбора каждый занимается своим делом. Же­ня зашивает порванную куртку, разложив вокруг себя коробочки со всевозможными хозяйственными принад­лежностями, которые он предусмотрительно захватил из дома.

Миша не спеша расчесывает бороду. Володя-фило­соф продолжает читать «Блеск и нищету куртизанок». Переутомленный Пэпик задремал, обхватив руками под­бородок. У него от холодной воды, которую мы пили из озера, разболелись зубы.

Главный геолог бодрствует. Быстро строчит что-то в большую клеенчатую тетрадь - пишет книгу об Антарктиде.

- Еще одну главу осталось дописать. Если пурга продержится денька три, справлюсь... А потом за метео­ритами полетим. Может, опять найдем. Мне ведь тогда за него премию отвалили.

- Неужели за метеориты платят? - удивляется Во­лодя-философ.

- А то как же. Да потом первый железный метеорит в Антарктиде найти - это не фунт изюма.

Шквальный порыв ветра налетает на палатку, осы­пает борта с морены, но затем стихает. Огонь нашей га­зовой плиты постепенно хиреет.

- Надо поставить новый баллон, пока начальника нет, - советует главный геолог.

- Может, засорился вентиль? - сомневается Воло­дя-философ.

- Ничего, новый лучше.

Меняем баллон, и плитка снова разгорается. Главный геолог, отложив тетрадь, достает бритву «Спутник».

- Даже в сложных условиях не надо опускать­ся, - говорит он нам.

Пэпик по-прежнему дремлет, держась за зубы. Женя укрепляет пуговицы на штанах и куртке, чтобы, не дай бог, не оторвались. Пуговиц в запас он забыл взять, не­досмотрел. Миша перешел к подсчетам своего антаркти­ческого заработка. Хватит или не хватит на взнос в жи­лищный кооператив. Володя-философ составляет месяч­ную сводку по первичным посадкам, для бухгалтерии.

Через несколько минут в палатку заглядывает на­чальник. Хмурится.

- Что это газ сильно раскрутили, так нам не хватит до конца, осталось только пять баллонов.

- Можно и подкрутить, - соглашается главный геолог.

- А я вам спиртянского немного приволок. - На­чальник достает из кармана бутылку.

- Чем угодили руководству? - лукаво осведом­ляется главный геолог.

- Работа процентов на восемьдесят уже сделана, можно отметить, и погода располагает, - поясняет на­чальник и разливает спирт в кружки.

- Мне самую малость. Ой, будет, будет, а то конд­рашка хватит. Верно ты удумал, - воодушевляется главный геолог. - Нам есть за что выпить. Вернемся домой - такой докладик на конгрессе сделаем! Шутка ли, карту какую составили!

...Эх, ребята, хорошие вы ребята, - продолжает главный геолог. - Дай бог, вернемся - ко мне домой приходите, всех коньяком угощу...

Чтобы проветриться, я вылезаю наружу.

Ветер наконец стих. Над горами небо покрылось го­лубыми, розовеющими по верху пятнами. После замкну­того мирка палатки так широко надо мной разверзлось небо, воздух кристален, краски ярки. Именно в такие мгновения, сразу после пурги, возникают в ледяной пустыне удивительные миражи. Нет, это не тенистые пальмы и прозрачные ручьи, которые уже приелись пу­тешественникам в Африке. Здесь, в холодном антаркти­ческом воздухе, возникают нежные, размытые силуэты, похожие на полотна импрессионистов. Вот над мерцаю­щей ледяной поверхностью, почти касаясь ее носками, в плавном танце движутся легкие фигуры. Я узнаю их. Это Голубые танцовщицы... А в стороне; среди скал, все густо-коричнево. Но в это мгновение низкое полярное солнце трогает скалы, и вижу я прямо перед собой смуглую гогеновскую красавицу, и она шепчет мне: «А ты ревнуешь?»

- «Да, мне нравилась женщина в белом, но теперь я люблю в голубом», - говорю я в антарктическое без­молвие, удивляясь странному звучанию собственного голоса. И снова смотрю туда, где были Голубые тан­цовщицы. Но их уже нет. Просветы чистого неба за­крыло облаками, и только одно окно, словно голубой шар, летит по небу.

Возвращаюсь в палатку. Там все устраиваются на ночлег. Последним приходит в палатку Миша. Доволь­ный: играл с летчиками в карты на леденцы и крупно выиграл. Леденцы, правда, все сам высосал, нам не принес.

- Ой, Миша, жуковатый, - радуется главный гео­лог. У него отличное настроение, и, влезая в мешок, он мурлычет свою любимую песенку. - «Кто о чем гово­рит: геморрой или колит. У меня же очень даже до сих пор здоровый вид».

Эх, написал бы кто про то, как мы здесь живем, - расправляясь в росомашьем мешке, мечтательно произносит главный геолог. - А то за что боролись? Журналиста бы сюда толкового. Нет, не напишут о нас, братцы. Не напишут. Ну ничего. Мы люди негордые. Без славы обойдемся, да так оно и спокойнее.

Постепенно все стихает. Замерли на веревках тяже­лые носки. Окаменели поставленные на ящики для про­сушки огромные альпинистские ботинки. Беспомощно обвис пиджак Володи-философа.

Сладко, как ребенок, спит Пэпик. Размеренно по­храпывает Женя, а рядом аккуратно сложены его коро­бочки, очки на веревочке в футляре и прочее. Володя-философ заснул с книгой в руках, и во сне ему, конеч­но, снятся бальзаковские куртизанки во всем своем блеске и нищете. Спит и главный геолог, как всегда с полуоткрытыми глазами. И Миша спит, обмотавшись вокруг поясницы полотняным вкладышем, так как влезть в него он не мог, не помещался.

Все замерло на Земле Королевы Мод...