На вершине

Погода на сей раз не подвела. С утра наша четверка рьяно готовится к маршруту. Хмурый Виктор с завистью наблюдает за нашими сборами, он истосковался по прогулкам, привязанный к своим приборам.

«Предлагал тебе стрелять в твой градусник, — весело кричит ему Игорь, — тогда бы сейчас пошел с нами!»

Опытный и понаторевший в полярном деле, Дима успокаивает огорченного Виктора, напоминая ему известную «мудрость» о том, что «умный в гору не пойдет».

Мой сегодняшний маршрут как раз и лежит вверх на вершину горы Провендер, которая господствует над всей окружающей местностью. Часа через два остались позади волны каменного моря, и я вышел на крутой, местами покрытый снежниками склон, который вел к вершине. Судя по карте, мне предстояло подняться еще метров на 400.

Чем выше, тем склон становился круче, и порой приходилось карабкаться по нему на четвереньках. В который раз меня выручают альпинистские ботинки — подарок моего старшего товарища по одной из первых антарктических экспедиций, геолога Льва Климова. Ботинки видали виды, носы у них сбиты, но шипы еще держат, на крутизне я чувствую себя устойчиво и поминаю добрым словом давнего антарктического друга.

Когда после очередного броска вверх по склону я останавливаюсь передохнуть, неожиданно слышу сверху резкие звуки, похожие на протяжный тягучий скрип, словно вращаются колеса немазаной телеги. Высоко в ясном небе, рядом с нависающими над головой скалами скользят, плавают в хрустальном воздухе белые птицы - снежные буревестники. Их пять. Очевидно, птиц встревожило мое появление. Ведь, несомненно, где-то там близ вершины находятся их гнездовья.

Удивительные, героические птицы! Сколько труда стоит им осваивать эти суровые далекие горы! Ведь источник питания — море — в 300 километрах отсюда. Можно представить, как непросто вырастить в таких условиях потомство.

В который раз благословляя свои ботинки — в резиновых сапогах мне бы тут никак не подняться, — вылезаю со снежника на скалы. И тут на серых глыбах гранатовых гнейсов вижу, наконец, долгожданные колонии лишайников. Их оранжевые узоры на камне, словно диковинные, экзотические цветы. Лишайники забили трещины в породах, уютно устроились в углублениях. А чуть выше, в укрытых от ветра нишах, на мелкоземе зеленеют подушечки мхов!

Это было удивительно. Внизу, у подножия горы, на валуна исхоженной вдоль и поперек котловины ни мхов, ни лишайников не росло. Там попадались лишь водоросли по берегам озер. Зато здесь, близ вершины, обосновался своего рода ботанический сад. Недаром это место облюбовали снежные буревестники. Направляясь в маршрут, я был почти уверен, что обнаружу на горе лишайники, но увидеть здесь такую пышную флору, и в особенности мхи, не ожидал.

Карта Южного полюса

Лишайников в Антарктиде около 300 видов, и они весьма невзыскательны к условиям местообитания. Экземпляры этих растений найдены и на самых ближайших к Южному полюсу горных выходах, но вот мхи обычно произрастают лишь в прибрежных оазисах. Богатство растительной жизни на горе Провендер наводило на мысль, что и в максимум антарктического оледенения эта вершина не была покрыта льдом. Здесь существовало своего рода укрытие, убежище для антарктической флоры. У подножия же горы, где хозяйничал ледник, вся растительность была уничтожена. А процесс восстановления ее, после того как льды несколько отступили, в полярных областях, как известно, идет очень замедленно, в суровом климате Антарктиды в особенности.

Из-под глыб, мимо которых я проходил, раздавались встревоженные крики снежных буревестников. Очевидно, и здесь, так же как и на Земле Королевы Мод, близ гнездовий этих удивительных птиц можно было обнаружить мумие — вещество, о целебных свойствах которого до сих пор не перестают спорить медики. Но у меня не было времени пускаться на его поиски. Подъем и так занял слишком много времени. В лагерь я должен был вернуться строго к контрольному сроку.

А вершина все еще не достигнута. По узкому гребню я, торопясь, преодолеваю последние метры. Вот еще несколько ступеней. Перелезаю через последний уступ. Перед глазами открылась небольшая площадка, а на ней (неожиданность!) аккуратно сложенный каменный гурий. Кто-то уже побывал здесь. Что ж, я не расстраиваюсь, что не мне достались лавры первовосходителя. Кто были мои предшественники — неизвестно. Записки среди камней гурия я не обнаружил. Возможно, сюда поднимались англичане — первоисследователи этих мест, но не исключено, что гурий сложили участники советской экспедиции, ведь год назад в районе Провендера уже работали рекогносцировочные группы наших геологов.

Повинуясь внезапному порыву, я торопливо пишу записку, бегло несколько строк, где выражаю надежду, что мне еще придется побывать здесь. Да, я хочу вновь оказаться на этой вершине, хотя, признаюсь, не уверен, что мое желание осуществится. К кому обращено мое послание? Если бы я мог ответить! Но мне нужно написать эти слова. Они нечто вроде молитвы или языческого заклинания. Свернув листок, засовываю его под камень.

Вид с вершины поистине великолепен. На север уходят бесконечные ледяные пространства. Гигантский ледник Слессор обозначается на первом плаие полосами трещиноватых блестящих ледяных валов. За ним ледяная пустыня становится пепельно-голубоватой, расплывчатой, сливаясь на горизонте в направлении Дружной с пеленой низкой серой облачности. Как обычно, там, у моря, на краю шельфового ледника пасмурно. На юго-восток открывается панорама гор. Прямо через долину россыпь нунатаков Лаграндж с приметной вершиной — горой Скидмор.

В солнечном блеске скалистые массивы в окаймлении сверкающих ледников выглядели на редкость величественно. Эта картина завораживала. То ли от быстрого восхождения, то ли именно от этого головокружительного вида стучало сердце и перехватывало дыхание. Казалось, звучал орган! Я никогда не думал, что картины природы могут оказывать такое воздействие, вызывать эмоциональное потрясение. Возможно, это усугублялось тем, что я был один на вершине, а в одиночестве все воспринимается особенно резко. И еще было некоторое сожаление, грусть, что невозможно сохранить, удержать в памяти не только всю эту чарующую картину, но и это особое приподнятое состояние.

Я разглядывал раскинувшуюся панораму, развернув полевую карту. Отыскивал знакомые вершины—Флет-топ, купол Фукса. Горы, окаймленные ледяными потоками, напоминали корабли в океане льда. Их темные, словно бронированные, борта были оглажены, зализаны, приняли обтекаемую форму.

Коричневый хребтик убегал из-под моих ног к югу, то пропадал под снежниками, то горбился, вздымался острым гребнем. Потом он заворачивал к западу, понижался, образуя знакомую мне седловину, и снова шел вверх, принимая двугорбый профиль. Вся каменная подкова была теперь у меня перед глазами. А внутри ее от борта до борта все было усеяно валунами. Лишь в центре однообразие нарушала одинокая темная гора, как пирамида в пустыне. Сверху котловина выглядела, однако, несколько по-иному. Казалось, внизу расстелена гигантская сеть с мелкими ячеями. Такой вид придавали ей многочисленные пересекающиеся трещины, образовавшиеся в результате растрескивания мерзлых грунтов. Снег, скопившийся в углублениях трещин, делал картину особенно выразительной.

Далеко внизу, прямо напротив солнца угадывались точки наших палаток. Там, наверное, уже готов ужин, у Димы свежие новости, может быть, он принял и для меня радиограмму из дома. Нужно торопиться в лагерь.

Послышался гул. Рядом с горой проплыла рукотворная птица, маленькая оранжевая «аннушка». Это наши геофизики возвращались из маршрута на Дружную. Я помахал ей, как будто с самолета могли заметить мою крошечную, не больше муравья, фигурку на вершине...