Опасен ли медведь для человека?
Белые медведи уже не первую тысячу лет знают человека-охотника, будь то эскимос, гренландец, ненец, чукча или индеец, живущий в тундре, как весьма опасного зверя. Сетон утверждает: "Сегодняшний белый медведь далеко не таков, каким он был сто лет назад. Этот медведь, так же как и гризли, убедился в том, что ружья куда более опасны, нежели стрелы или копья". Однако это утверждение можно оспаривать. Мертвый медведь не может поведать другим о том, что он узнал. Большую часть жизни эти животные, за исключением медведиц с медвежатами, проводят в одиночестве и остаются в полном неведении о судьбе убитых, которая ничему не может их научить. Только раненые приобретают кое-какой опыт, и только медведицы могут делиться им с медвежатами, чтобы и те узнали, какую опасность представляет человек. Но можно ли утверждать, что столетия гонений действительно отразились на взаимоотношениях белых медведей и людей? В начале нашего века, когда Стефанссон описывал медведей моря Бофорта, он сделал оговорку, что, хотя эти животные неосторожно приближаются к людям с собаками, такое поведение отнюдь не свидетельствует об отсутствии у них разума. Они просто не имеют опыта, из которого могли бы исходить, ибо никогда прежде не встречали на льду опасных для себя зверей. Белые медведи, с их сравнительно вместительной черепной коробкой, вовсе не лишены разума, в чем мы имели возможность убедиться много раз, изучая их способы охоты за тюленями.
Кроме того, как Скорсби, так и Нансен отмечали, что, несмотря на присущее медведю любопытство, его нелегко поймать. Скорсби дважды видел, как медведь сбросил петлю с куска жира, а в третий раз зверь, принюхавшись, соскреб снег с искусно замаскированной петли. Нансен же описывает сцену, которую он наблюдал при ярком свете луны, когда медведь не пожелал притронуться к приманке в приготовленной для него ловушке: "Он долго пялил глаза на это сооружение, оглядывал его сверху донизу, затем поднялся осторожно на задние лапы и, опершись правой лапой на подпорку как раз у самого капкана, уставился в раздумье на великолепный кусок сала. Видимо, ему не по душе пришлась безобразная зубчатая рама... Медведь подозрительно помотал головой, медленно опустился снова на все четыре лапы, обнюхал осторожно стальной трос капкана, прошел вдоль него по льду до того места, где тот был обмотан вокруг большого тороса, обошел самый торос, словно исследуя, как все ловко устроено, потом снова медленно прошел вдоль троса, поднялся, как и раньше, опираясь передними лапами на один из столбов, еще некоторое время поглядел на западню и снова помотал головой..."
Следует отметить, что, при всей наивности голландских и английских моряков и исследователей XVI-XVII веков и их слабом знакомстве с повадками зверей, из дневников их становится ясным, до какой степени смелы были в то время белые медведи. При этом нужно, однако, иметь в виду два обстоятельства: во-первых, медведи были тогда гораздо более многочисленны, а во-вторых, в них стреляли или как-то по-иному провоцировали их к нападению при каждой встрече. Большинство таких нападений, которым в те далекие времена подвергались тюленебои, китобои и исследователи, можно объяснить следующим образом: принимая простое любопытство зверей за проявление агрессивности, люди всегда встречали их копьями и ружьями. Даже еще в 70-х годах прошлого столетия исследователи имели обыкновение угощать любопытных медведей залпами огня, укрывшись за баррикадами из саней.
Случай, который описывает Геррит де Фер в своем дневнике, можно считать типичной для людей того времени реакцией на встречу с медведем: "25 октября... капитан, обернувшись, увидел, что из-за корабля к нам идут три медведя. В испуге он тотчас стал громко кричать, чтобы устрашить их, а мы немедленно скинули с себя веревки и приготовились к отпору. Случайно на санях была пара алебард. Одну из них схватил капитан, а другую взял я, чтобы дать посильный отпор; остальные же изо всех сил побежали к кораблю. При этом один упал в трещину среди льда; это было для нас страшное зрелище, так как мы думали, что медведи стремительно кинутся на него и сожрут его. Но, к счастью, медведи устремились против тех, кто убежал на корабль. Между тем, воспользовавшись удобным случаем, и мы, вместе с упавшим в трещину, побежали к кораблю и взошли на него. Медведи, увидев, что мы ускользнули, в ярости подошли к кораблю; а у нас не было другого оружия, кроме двух упомянутых алебард, и так как мы на них не очень полагались, то пытались отбиться от медведей, бросая в них палки и другие предметы; и всякий раз они кидались за ними, как собака, которой бросили камень. Между тем мы послали одного из наших в трюм высечь огонь, а другого за копьями, спрятанными под палубой; но огня, при помощи которого мы могли бы стрелять, не удавалось высечь. Однако в то время как медведи смело нападали на нас, мы, ткнув алебардой, ранили одного из них в морду. Почувствовав рану, он медленно отошел от нас. Увидев это, ушли и другие, которые были помоложе".
В сентябре и октябре 1596 года людям Баренца, попавшим в тяжелое положение, не раз приходилось прерывать строительство своего зимнего дома и отражать нападения чрезвычайно смелых медведей, которые порою взбирались даже на их корабль. Снова и снова они вынуждены были спасаться бегством. Геррит де Фер описал следующий случай, который произошел во время второго путешествия Баренца в 1595 году: "6 сентября в утреннюю пору некоторые из матросов отправились на материк за камешками, похожими на алмаз*, которых много на острове Штатов**. Во время этих поисков к двоим из них, собиравшим вместе, внезапно подошел тощий белый медведь и схватил одного из них за затылок. Тот, не зная в чем дело, начал кричать: "Кто меня хватает за затылок?" Товарищ его, искавший камешки в пещере, поднял голову, чтобы посмотреть в чем дело, увидел страшного медведя, закричал: "Друг, это медведь!" - и сразу же убежал.
*(Алмазы в данном случае - горный хрусталь. (В. Г.))
** (Ныне остров Мясной. (В. Г.))
Медведь тотчас раздробил голову другому и высосал кровь. Остальные бывшие на берегу моряки, человек двадцать, тотчас сбежались сюда, чтобы освободить товарища или по крайней мере отнять его труп у медведя. Когда они, приготовив ружья и пики, подходили к зверю, пожиравшему труп, свирепый и неустрашимый медведь напал на них и, выхватив одного, растерзал несчастного так, что остальные, увидев это, разбежались.
Мы с корабля и фрегата заметили, что наши бегут к морю; тотчас сели мы в лодки и изо всех сил стали грести к берегу, чтобы спасти наших. Прибыв туда, мы увидели горестное зрелище: наших товарищей, жестоко растерзанных медведем. Тут, ободряя друг друга, мы стали сговариваться, чтобы, объединившись вместе, напасть на медведя с ружьями, тесаками и пиками и чтобы никто не уходил. Но не все были одинакового мнения. Некоторые говорили, что наши товарищи уже умерли и что мы можем захватить медведя, не подвергая себя явной опасности; если бы мы могли еще спасти товарищей от смерти, тогда следовало бы спешить, теперь же незачем так торопиться; медведя надо захватить, но нужно быть осмотрительными, так как предстоит иметь дело со свирепым и прожорливым зверем. Тогда трое из 5 моряков вышли несколько вперед, а медведь продолжал все же терзать труп, презирая нашу толпу, хотя нас было человек тридцать... Они трижды разрядили свои ружья, но не имели никакого успеха. Тогда... писец, выйдя несколько вперед, чтобы иметь медведя на расстоянии 3 выстрела, пробил пулей голову зверя около глаз, однако медведь продолжал держать труп за затылок, поднял голову и начал несколько шататься. Тут писец и один шотландец ударили его тесаками так, что те сломались, а медведь все еще не хотел выпустить добычу. Наконец подбежал Биллем Гизий и изо всех сил ударил медведя по носу своим ружьем; тогда наконец медведь с громким ревом рухнул на землю, а Биллем Гизий, вскочив на его тушу, перерезал ему горло".
Как мы уже говорили, зима 1596 года, проведенная Баренцем наЯ Новой Земле, была во всех отношениях исключительно суровой, а потому и голодной для медведей. И на следующую весну, когда его люди занялись постройкой лодки, чтобы уйти на ней с острова, им сильно мешали медведи, которых они редко видели в зимнем мраке. В мае Геррит де Фер записывает снова: "Пришел еще медведь. Они свирепо нападали на нас уже три дня подряд, как будто чуяли, что мы готовимся уехать, и желали до того отведать нашего мяса; оставив работу, мы пошли домой, а медведь последовал сзади... Ибо если бы мы потеряли трех человек, то, может быть, не в силах были бы выбраться отсюда, так как по малочисленности были слишком слабы для предстоящих трудов".
Множество медведей, замеченных Ван де Брюгге, когда он зимовал в Смеренбурге на Шпицбергене, вели себя, однако, куда менее агрессивно, чем те, которые досаждали Баренцу на Новой Земле, видимо, потому, что здесь в изобилии имелась падаль. Во всяком случае, он записывает в своем дневнике, что первый же медведь, которого они встретили на берегу бухты, не только не пытался напасть на них, но и убежал, едва завидев людей. В дальнейшем, когда участники экспедиции сидели в хижине и их не было видно, звери подходили к жилью так близко, что едва не касались дула ружья, торчавшего из бойницы. Но постоянная стрельба по ним привела медведей в такой страх, что стоило людям в хижине пошевельнуться, звякнуть оружием или даже зажечь спичку, как они обращались в бегство. Если же люди выходили на воздух, бродившие поблизости медведи немедленно убирались восвояси. Даже медведь, заснувший за бочками, спал так сторожко, что сразу же пробудился, учуяв запах подходивших к нему людей, и удрал, прежде чем в него успели выстрелить. А когда один из моряков стал подбираться к другому зверю, нырнувшему в полынью, чтобы достать со дна какую-то падаль (медведи частенько совершали подобные погружения), и сам упал в эту полынью, медведь всплыл на поверхность и удрал. За всю зиму только один человек подвергся нападению медведя. Это был плотник, который тоже упал в полынью. Когда он выбрался на лед, за ним погнался медведь. Зверь преследовал человека до самой двери хижины. В конце концов плотник застрелил его при свете огарка свечи. К первой неделе февраля даже те медведи, которые держались на льду в бухте, обращались в бегство, как только замечали приближавшихся к ним людей. А к концу марта участники экспедиции уже не могли подойти к ним даже на расстояние ружейного выстрела.
Хотя Педерсену были известны только два неспровоцированных нападения медведей на людей, тем не менее нельзя согласиться с Харингтоном, утверждающим, что случаев преднамеренного нападения вообще зафиксировано мало. Мы уже упоминали о таких нападениях, которым подвергались Джексон, Стефанссон и другие. Хейг-Томас сообщает, что во время санного похода, предпринятого весной, медведь приблизился к сопровождавшему его эскимосу на расстояние 20 метров, явно готовясь к прыжку; и лишь с трудом зверя удалось отогнать. Однажды в ноябре Кейн подвергся неспровоцированному нападению медведя, но сумел задержать своего преследователя, сбросив варежки. Радист станции в бухте Резолют был схвачен тощим старым медведем, но спасся, засунув руку в глотку зверя, зубы и когти которого были стерты. Другой медведь набросился ревя на собак Нансена возле вмерзшего в лед "Фрама", цапнул за бок одного из его людей, а затем вскочил на корабль и задрал нескольких псов. Участник экспедиции на "Германии" д-р Борген, наверно, больше всех претерпел от медведей. Дело было в безлюдной северо-восточной Гренландии. Однажды ночью, закончив астрономические наблюдения, он возвращался на вмерзший в лед корабль, и в 50 метрах от судна на него напал медведь. У него не хватило времени, чтобы выстрелить из ружья. Позднее он рассказывал: "Нападение было столь неожданным, что я не могу даже сказать, встал ли медведь на задние лапу и ударил меня передней или сбил с ног, налетев на бегу". Как бы то ни было, медведь так куснул его за голову, что он услышал скрежет зубов о череп. Когда на помощь ему с криками выбежали члены команды, медведь бросился наутек, но потащил с собой и Боргена, все еще держа его за голову. Люди не переставали кричать, и тогда зверь отпустил голову своей жертвы, но тут же схватил за предплечье, хотя держал теперь уже не так крепко, как прежде. Затем, ухватив Боргена за правую руку, потащил его вдоль берега по льду. Лед был такой неровный, что зверь замедлил бег, а потом и вовсе бросил свою жертву и убрался восвояси. К счастью, на Боргене был толстый капюшон, и благодаря этому он выжил.
В Смеренбурге, по свидетельству Мартенса, "умерших хоронят в гробах, которые заваливают большими камнями. Огромные белые медведи стаскивают или скатывают эти камни с мест погребения и пожирают трупы, что видели многие". Однако, хотя мы и приводили примеры поедания медведями убитых ими людей, они лишь в исключительных случаях питаются человеческими трупами. Еще в 1810 году Санников* отметил, что, хотя на одном из Новосибирских островов медведь разрыл могилу и утащил лежавший в ней труп, он оставил свою добычу несъеденной. Десять лет спустя норвежские охотники на Шпицбергене нашли тела десяти русских в большом ящике, который медведи вырыли из земли, не тронув, однако, трупы. Педерсен рассказал случай с одним промысловиком, который однажды вечером отправился из своей хижины на лед. Встревожившись, что он долго не возвращается, товарищ пошел по его следу и вскоре обнаружил лежащим на снегу с проломленным черепом. Следы, отпечатавшиеся рядом с телом, не оставляли сомнения в том, что виновник смерти - медведь. Педерсен заключил: медведь не сожрал тела убитого по той причине, что зверя отпугнул незнакомый запах тела или одежды. И вообще он не слышал ни разу, чтобы медведи сожрали труп человека, хотя животные эти обладают вполне достаточной силой, дабы стащить камни и обломки скал с могил эскимосов, исследователей и промысловиков, а таких могил - тысячи.
*(Санников Я. (даты рождения и смерти неизвестны) - русский промышленник, участник ряда экспедиций, исследовавших Новосибирские острова (1800-1811). (В. Г.))
Стефанссон говорит, что эскимосы очень боятся белых медведей в силу своих традиционных предрассудков. А Холл отмечает то уважение, с которым они относятся к медведицам с медвежатами. Он рассказал, как однажды в середине мая во второй половине дня упряжные собаки сопровождавших его эскимосов отрезали медвежонка от матери, которая убежала по льду в сторону холмов и жалобно рычала, слыша вопли своего детеныша. Эскимосы остались очень недовольны, когда Холл убил медвежонка, уверяя, что разъяренная самка вернется ночью. Они отказались стать лагерем, пока не прошли еще километров десять, а перед тем, как остановиться, круто свернули влево, описав почти полукруг. Наконец они остановились, поставили торчком нарты в трещине во льду и приготовили ружья и копья, чтобы ночью все было под рукой. Он считали, что, пройдя много километров по их прямому следу, медведица утратит бдительность и минует место, где они свернули налево, не заметив, что запах людей исчез. Если же она не свернет со следа, то прежде всего опрокинет нарты и шум разбудит всех, - вот на этот случай и были приняты все меры предосторожности.
Однако все имеющиеся данные говорят о том, что, как правило, эскимосы не страшатся Нанука - белого медведя. Одни племена охотятся на него летом, другие - зимой, это зависит от того, в какое время года появляются медведи на землях племени. Никодемуджи, эскимос из Ангмагссалика, подробно рассказывал Хейг-Томасу о девяноста двух медведях, убитых им за пятьдесят лет охотничьей жизни. А Нельсон отметил, что некоторые эскимосы с побережья Аляски носят на теле следы жестоких схваток с белыми медведями. Он знавал охотника, который лишился всей кожи и мышц с одной стороны черепа, а также глаза и уха. Но эти же эскимосы говорили с гораздо большим уважением о свирепости Аслака - тундрового гризли; на него они не решались нападать. По словам Педерсена, в прежние времена множество медведей гибло в западнях из камней и плавника, не меньше погибало и в непосредственных столкновениях с эскимосами, вооруженными копьями с длинными древками. До появления ружей эскимосский охотник всегда был готов принять медведя и на свой длинный нож (с помощью этого орудия он вырезает снежные глыбы для постройки иглу). Встречая медведя с ножом в руках, он как бы ныряет под лапы, которыми зверь пытается сгрести его в охапку. Гренландцы идут на медведя с гарпуном, а охотники с Колымы врываются в берлоги и убивают медведиц ножами*. Монтэгю** поведал о необычайном подвиге, который совершил его проводник-эскимос, когда их упряжные собаки удрали и затравили медвежонка. Разъяренная медведица бросилась на них, а Монтэгю и эскимос были безоружны. Тогда проводник вытащил из своего одеяния камень величиной с куриное яйцо и привязал к концу двадцатиметрового бича, которым погонял собак. Когда медведица находилась еще в 100 метрах (sic!) от них, эскимос щелкнул бичом и, к удивлению Монтэгю, медведица упала мертвой - камень вонзился ей глубоко в череп.
* (Автор не ссылается на источник, но это последнее утверждение - или недоразумение, или, во всяком случае, анахронизм. Нам неизвестно, чтобы на Колыме когда-либо существовал такой обычай охоты, да и вообще медведицы, даже в прошлом, никогда не устраивали берлог в колымской тундре. (А. К.))
**(Монтэгю С. Р. - английский путешественник, автор книги "На Север за приключениями" (1939). (В. Г.))
Если эскимос охотится с собаками, задача их состоит в том, чтобы травить зверя, пока хозяин не нагонит его. Завидев вдали медведя, охотник старается привлечь к нему внимание собак, если те еще не учуяли его. Обнаружив зверя, собаки, все еще остающиеся в упряжи, несутся к иему во всю мочь. Медведь пытается спастись бегством, и тогда охотник спускает на него одну или несколько собак, для чего режет постромки, не замедляя погони. Описывая широкий круг, собаки вскоре нагоняет медведя. Обычно, однако, зверь сам выбирает место боя, опершись спиной о торос или взобравшись на него, что еще удобнее, ибо собаки не могут последовать за ним наверх или же карабкаются с трудом, так как ноги их скользят по льду при подъеме. Подобная тактика обороны могла приносить успех в те времена, когда охотник был вооружен копьем. Появлением же современных винтовок она потеряла смысл. Тем не менее, встав на задние лапы и слегка раскачиваясь взад и вперед, самец сражается упорно и свирепо. Чтобы помешать ему принять эту излюбленную позу, эскимосы специально натаскивают двух-трех собак, которые атакуют его с тыла и кусают за ляжки, заставляя сесть, чтобы предохранить эти части тела. Собаки, не прошедшие выучки, нападают спереди и с боков и оказываются жестоко наказанными за это. Поворачиваясь то к одной собаке, то к другой с быстротой и ловкостью, поражающими всякого, кто видел его неуклюжую походку, зверь каждым ударом лапы убивает одного из нападающих. Однако многие очевидцы подчеркивают, что даже в такие моменты медведь не проявляет кровожадности и не пытается добить собак, которые валяются по сторонам располосованные его зубами.
Вслед за собаками является охотник с винтовкой, и это решает участь медведя. Педерсен говорит, что любой недотепа может застрелить белого медведя. Этого зверя так трудно расшевелить, что иной раз требуется несколько попаданий, чтобы он начал действовать активнее. Если раненый медведь имеет возможность уйти от собак, то кидается к ближайшему участку открытой воды и ныряет, оставаясь под водой, насколько хватает сил. Если же, вынырнув, он обнаруживает, что лунка окружена собаками, то, цепляясь за лед когтями, выпрыгивает из воды и с яростью атакует преследователей. Когда морской лед молодой и тонкий, медведь обращает это обстоятельство себе на пользу. Он подпрыгивает вверх, а затем обрушивается на лед всей своей тяясестью, чтобы проломить его. Трещины расходятся далеко во все стороны, так что собаки, а иной раз и охотник рискуют утонуть, тем более, что в отчаянных попытках достигнуть прочного льда они только обламывают края трещин, делая их еще шире. Проломив лед, медведь ныряет и какое-то время плывет подо льдом, хотя и не может уйти далеко от полыньи, чтобы не задохнуться. Но к тому времени, когда он возвращается к ней, охотник отзывает свору - с него хватает забот о спасении своих драгоценных собак, ради которых он готов рисковать собственной жизнью.
Часто цитируют слова данбарского* хирурга Тоннаха, который по неизвестным причинам зимовал с русскими на Шпицбергене в восемнадцатом столетии: "Я видел медведя, получившего тяжелое пулевое ранение. И очень удивился, заметив, что зверь стал прикладывать к ране большое количество снега, словно зная, что таким способом можно остановить кровь. Затем он очень медленно пошел, но все время оборачивался назад и очень ловко подбрасывал задними лапами снег на рану".
*(Данбар - город в Шотландии. (В. Г.))
Этот рассказ всегда воспринимался как миф. Но сравнительно недавно Мэлори* (он побывал в северо-западной Гренландии в начале 50-х годов XX века) встретил эскимоса, который поведал ему про раненого медведя, удиравшего со всех ног. "Вдруг зверь замедлил бег, укусил себя, наложил на рану много снега. И остановился. Затем прижался спиной к айсбергу. Мои собаки находились перед ним, не давая еиу уйти. Пришел я. Медведь был мертв".
*(Мэлори Дж. - английский путешественник, автор книги "Последние властители Туле" (1956). (В. Г.))
Эскимосы с Баффиновой Земли охотились за медведями на каяках и бесстрашно нападали на них, хотя, по словам Кумлина, и на суше, я на льду боялись этих зверей. Гренландцы же, напротив, стараются не убивать медведей в воде, ибо тело зверя уходит глубоко в воду и на поверхности остаются только кончики волос, так что охотнику не вытащить тушу в одиночку. Поэтому, поскольку медведь все время плывет впереди каяка, они стараются направить его на мелководье, а чтобы он не отклонялся от нужного направления, бьют по воде веслами справа и слева от него. Тюленебои часто охотятся за медведями со шлюпок и с легкостью добывают их, хотя случается, что медведь, отдухающий на льдине, уплывает, едва завидев шлюпку в километре от себя. Но многие звери остаются на месте из любопытства или спми начинают охотиться за шлюпкой, подбираясь кошачьими движениями или даже бросаясь к ней вплавь. Плывущий медведь может одним ударом по планширу перевернуть подошедшую к нему шдюпку, и было бы неправильным утверждать, как это делает Педерсен, что в воде медведь и не пытается сопротивляться. Мы располагаем свидетельством Скорсби о том, как медведь, за которым гналась шлюпка, оказал матросам такое отчаянное сопротивление, что в конце концов завладел ею, перевалившись в нее через борт. Напуганные люди попрыгивали в воду и, чтобы не утонуть, держались за планшир и кольца до тех пор, пока не подоспела другая шлюпка, спущенная с судна. Моряки с этой шлюпки застрелили медведя, который сидел на корме никого не трогая. Херн также удостоверил: "Когда их преследуют в воде, они нередко нападают на шлюпки и, уцепившись за весла, вырывают их из рук, даже самых сильных гребцов; похоже что им хочется залезть в шлюпку".
Белые медведи были, а в некоторых местах и сейчас еще остаются неотъемлемым элементом жизненной среды большинства эскимосских племен. Они стали органическим элементом культуры легенд этих племен, играя в их сказаниях такую же роль, какую играет волк в фольклоре североамериканских индейцев. Их шкуры были незаменимы, согревая людей на охоте и во время сна. Из них шили водонепроницаемые штаны, делали подошвы, варежки, спальные мешки и полости для нарт, кусками той же шкуры натирали полозья нарт. Их мясом питались люди, а еще чаще - собаки. Пучком их волос, привязанных к ручке, смахивали вшей. Их длинные когти и зубы служили украшениями, нередко из них делали ожерелья. Амулет же из такой редкости, как останки медведя, умершего естественной смертью, позволял его владельцу не страшиться ран. Арктика - слишком голодный край, чтобы что-то съедобное могло заваляться там. И случай со Стефанссоном, который наткнулся на в разных районах Земли Исаксена на скелеты трех белых медведей, по-видимому, застреленных Макмилланом за несколько лет до того, надо считать исключением.
Чтобы охота на медведя закончилась благополучно, необходимо было соблюдать известные табу. Во времена Холла эскимосы, жившие в районе залива Фробишер-Бей, на три дня подвешивали к своему жилищу или лодке надутый пузырь ранее убитого медведя. При этом пузырь самца украшался предметами обихода мужчин, а самки - бусами и украшениями, которые женщины носят на голове. Эскимосы с острова Саутгемптон говорили Мунну, что приносят извинения каждому медведю, которого собираются убить, и что в день охоты женщине не полагается причесываться.
Стефанссон перечисляет те причины, по которым звери, как считают эскимосы, разрешают людям убивать себя: "Белый медведь не так страдает от жажды, как тюлень, потому что может хватать свежевыпавший снег с поверхности льда. Но белые медведи не могут изготовлять для себя некоторые орудия, в которых нуждаются. Самцы особенно ценят кривые ножи и луковые сверла, а самки стремятся заполучить прежде всего женские ножи, скребки для шкур и игольники; поэтому, когда убивают белого медведя, его душа (tatkok) сопровождает шкуру в жилище охотника и остается с нею несколько дней (у большинства племен этот срок составляет четыре дня для самца и пять для самки). На это время шкуру развешивают в задней части жилища вместе с орудиями, которых желает медведь (в соответствии с полом убитого зверя). В конце четвертого или пятого дня душа медведя изгоняется из дома с помощью заклинаний и, уходя, забирает с собой души орудий, которые висели рядом с нею, и в дальнейшем пользуется ими.
Некоторые нравы и обычаи людей неприятны белым медведям, а потому эскимосы отказываются от них на все то время, что душа зверя пребывает в жилище, Другими словами, с медведем обращаются как с почетным гостем, которого нельзя обидеть. Если люди обращались с душой медведя правильно и передали ей души (tatkoit) орудий высшего качества, то, вернувшись в страну белых медведей, она расскажет обо всем этом и другие медведи тоже захотят быть убитыми таким солидным человеком. Когда же жены некоторых охотников небрежно обращаются с душами белых медведей, пребывающими в их доме, это производит на медведей такое же плохое впечатление, как если бы виновником был сам убивший их эскимос. И это может привести к тому, что даже отличный охотник не сможет больше добыть ни одного медведя. И если женщина, известная в общине своим небрежным обращением с душами животных, овдовеет, ей будет трудно найти второго хорошего мужа".
