Сражение левиафанов

Странница давно уже вышла из щенячьего возраста со свойственной ему слабостью и недостаточной координацией движений. Она выглядела вполне оформившейся, сильной и зрелой. Мех ее был теперь почти сплошь серым, лишь кое-где еще оставались темные юношеские пятна. Но дело было не только в этой характерной окраске: все ее тело излучало нечто такое, что ясно говорило о приближающейся зрелости. Это сквозило в изящной и привлекательной посадке ее головы и в робком, но призывном выражении коричневых глаз. На свой мир волнующихся вод она взирала как на солнечное царство, которое повсюду принадлежит молодым, стоящим на пороге зрелости.

Изменения произошли не только во внешнем облике Странницы; они охватили и физиологию - тело ее становилось взрослым, и каждый нерв, каждую жилку пронизывало настойчивое требование чего-то нового. Ей было около двух с половиной лет, и родовой инстинкт, столь же мощный, как инстинкт жизни, звал ее домой. Впервые он не просто порождал беспокойство и волнение, но служил путеводной нитью. Когда она неслась к северной оконечности Гренландии, что-то подобное магниту заставляло ее забирать к востоку. Среди холмистой морской равнины не было никаких ориентиров, но когда, охотясь за рыбой, Странница отклонялась на запад, ее охватывало беспокойство, и она успокаивалась лишь тогда, когда опять брала курс к северным берегам Европы.

На какое-то время тюлень оказался в неприятно теплом потоке воды. Затем вода стала холоднее. В этом районе Лабрадорское течение, движущееся к югу, встречалось с Гольфстримом, текущим на север; отсюда соединенный поток поворачивал к востоку, в направлении далекого дома Странницы. Освеженная и ободренная, она продолжила путь вместе с течением. Чем дальше, тем более бурным становилось море. Это боролись между собой два великих океанских течения. Однажды утром путешественница увидела впереди такие страшные водовороты, что тут же повернула прочь. Отсюда она пошла по большой дуге: через Северную Атлантику, к югу от Гренландии и Исландии в направлении северного побережья Британских островов.

Однажды после полудня туман над морем рассеялся, открыв безоглядную морскую ширь, похожую на шелковое покрывало, слабо колеблемое волнами. Под голубым безоблачным небом расстилался пустынный мир воды. И посреди этого простора столбиком стояла Странница, подставив солнечному теплу голову и плечи.

Далеко впереди она заметила белое пятно - это на воде сидела птица. Когда волна поднимала Странницу, птица становилась видна, когда же она опадала - птица исчезала из глаз. Каждый раз, поднимаясь на волне, Странница смотрела на птицу. Оказавшись на гребне волны в очередной раз, тюлень снова увидел птицу... и вдруг она исчезла!

Странница скатилась со своего трона на вершине волны и, не помня себя, помчалась к тому месту, где только что была птица. То, что произошло, находилось в явном противоречии с естественными законами, непреложными для всякого тюленя. Птица не взлетела. И не нырнула. Она сидела на вершине волны - и в следующий миг ее уже не было там. Ни один тюлень не мог бы, увидев такую невероятную вещь, не разузнать, в чем дело. Странница чуть ли не летела по волнам, стремясь поскорее достигнуть того места, где только что была и исчезла птица. Так она стала свидетельницей сражения левиафанов, которые, к счастью, обратили на нее не больше внимания, чем дерущиеся люди - на мышь, путающуюся у них под ногами.

Птицу утащил под воду и съел один из китов-косаток, объединившихся, как они это часто делают, в группу, чтобы загонять под воду животных, которых они не могут уничтожить в одиночку. Киты уже несколько дней прочесывали океан, но единственной их добычей были морские птицы и рыбы, которые не только не утоляли голод, а напротив, лишь разжигали его. На того счастливца, который так ловко утащил под воду морскую птицу, бросились все остальные косатки, так что на мгновение могло показаться, что сейчас завяжется каннибальское сражение. Но в ту же самую секунду одна из них увидела внизу добычу, которая могла насытить их всех.

Это был кит-полосатик с черной спиной и белым брюхом. Тело его имело пятьдесят футов в длину - вдвое больше любого из китов-косаток; пасть была так велика, что, казалось, он мог бы легко перерезать косатку надвое. Но в действительности он был беззащитен. Инстинктивно косатки знали, что этот кроткий великан, питающийся лишь рачками и небольшими рыбами, не устоит перед их групповой атакой. Но алчность, с которой эта шестерка убийц устремилась в погоню, была усилена, помимо ощущения численного превосходства над этим гигантом, еще одним обстоятельством. Вместе с китом был его детеныш, не крупнее любой из косаток и не более опасный, чем ягненок.

Будь старая китиха-мать одна, у нее хватило бы и сил, и стойкости, чтобы избавиться от этой чудовищной своры. Отступая с боем, она могла бы нанести одному из нападающих смертельный удар хвостом, и тогда компаньоны разорвали бы его на куски, а она тем временем уплыла бы прочь. Но с ней был детеныш, и это оставляло мало шансов на спасение.

Вожаком убийц был старый самец; о возрасте его говорили размеры изогнутых передних плавников и треугольного спинного плавника - они достигали пяти футов каждый. Благодаря особой форме плавников его мощное тело могло развивать огромную скорость и совершать быстрые маневры. С первозданной яростью этот ветеран бросился к пасти кита. Безудержная атака многотонной туши имела обычную в таких случаях цель: нанести полосатику смертельную рану, добравшись до его языка,- ведь у китов неподвижные губы.

Усатый кит - теплокровное животное; кожа его лишена чешуи; конечности его - пятилучевого строения; он имеет скелет, сердце, легкие, кровеносные сосуды и мозг, развитый по меньшей мере так же хорошо, как у лошади или собаки. Он способен чувствовать боль и страх.

Усатые киты - чрезвычайно любящие родители, и в ответ на атаку этот левиафан мгновенно развернулся, чтобы защитить своего отпрыска. И как раз вовремя. Четверо убийц окружили юного полосатика: один из них пытался схватить его за хвост, чтобы лишить возможности двигаться, а в это время другой старался приподнять его верхнюю челюсть и обнажить язык, чтобы остальные могли вырвать его. Косатки действовали быстро и уверенно, совсем как футбольная команда, и вполне управились бы со своим делом за какую-то секунду, если бы не китиха-мать. Она двинулась против них, как линкор против эсминцев. И когда она разгоняла этот квартет, один из его участников едва избежал сокрушительного удара ее мощного хвоста.

По пути китиха задела хребтом старого вожака убийц; удар был так силен, что его нижняя челюсть чуть не выскочила из пасти. Он закружился на месте, и его маленькие глазки налились кровью. Но был еще шестой агрессор - самка, меньшая из всех, едва ли больше китенка, в ужасе жавшегося к матери. Коварная самка держалась в стороне от схватки, наблюдая, но когда китиха-мать повернулась, она подплыла сзади и вонзила в нее зубы у основания хвоста. Зубы ее прошли сквозь толщу мышц и сомкнулись.

Китиха судорожно рванулась всем телом, и косатка, укусившая ее, отлетела прочь футов на двадцать. Но она сделала свое дело. Единственная часть тела, с помощью которой мать-китиха могла активно обороняться, оказалась повреждена.

Китиха понеслась со всей скоростью, на которую был способен ее детеныш; какой-то момент казалось, что она отбила совместную атаку убийц и разогнала их. Двое были ранены. Если бы удар, который она нанесла вожаку, был несколько точнее направлен, он надолго вышел бы из игры и жертвы успели бы спастись бегством, поскольку остальные, лишившись руководства, вряд ли возобновили бы атаку. Но вожак уже оправился и с удвоенной скоростью кинулся за полосатиками по тянувшемуся за китихой пузырящемуся следу. Вплотную за ним шла вся пятерка.

На этот раз на детеныша напали все шестеро. Бело-черные тела закружились в неистовом водовороте. Один из убийц ухватил детеныша за хвост и держал его, а в это время другой укусил его за голову. Остальные, толкая друг друга, кинулись к нему, чтобы тоже отхватить себе по куску, но тут в их гущу врезалась мать-китиха. Они бросили детеныша и кинулись на нее. Одна косатка нырнула под китиху и попыталась укусить ее, но наполовину парализованный хвост полосатика нанес косатке сокрушительный удар, и, полетев вниз, в глубину, та скрылась из виду. Однако силы были слишком неравны. Вожак косаток вцепился в губу полосатика и изо всех сил поплыл в противоположную от нее сторону. Неспособная кусаться, огромная китиха медленно и безвольно потащилась за ним. Другая косатка глубоко вонзила зубы ей в горло. Выгнув спину, китиха стряхнула с себя их обеих. Но она была слишком серьезно ранена, чтобы продолжать битву с этими тиграми моря, которым могла противопоставить лишь одно оружие - вес своего тела. Она кидалась из стороны в сторону, тараня вслепую, увертываясь от зубов, пытавшихся вонзиться в нее сразу в нескольких местах. Истекающая кровью, обессиленная, почти без воздуха в легких, китиха медленно поплыла наверх сквозь зеленую дымку, предоставив своего детеныша его судьбе. Косатки окружили его, разжали челюсти и добрались до языка. Через минуту он был мертв, и тело его начало погружаться. Косатки следовали за ним, отрывая от его головы куски мяса. Затем все участники сражения медленно скрылись в глубине.