Катастрофа

В небе показалась стая небольших темно-коричневых птиц. У каждой на голове по два золотых пучка перьев. Красивые, сплюснутые с боков клювы разрисованы красными, зелеными и оранжевыми полосками.

Птицы эти - топорики или, как их еще называют, морские попугайчики. Они живут в скалах, но не на вершинах скал, а в норах.

Свои подземные жилища топорики роют клювами, расчищая землю лапками. В норках они выводят птенцов.

Нам давно хотелось заснять этих довольно редких птиц. Мы охотились за ними и раньше - когда путешествовали по Тихому океану. Но наши прежние попытки были безуспешны. Поэтому, когда мы узнали, что целая колония топориков обитает на маленьком островке, находящемся в девяти километрах от нашей новоземельской стоянки, мы тотчас решили попытать счастья.

На острове жили, конечно, и другие птицы: кайры, чистики, бакланы, чайки-моевки. А рядом, на больших камнях, отъявленные разбойники - крупные хищники - бургомистры.

Я не раз потом вспоминал недобрым словом этих разбойников, когда рассказывал об острове. Но однажды, уже в Москве, мой близкий друг орнитолог основательно поколебал мое отношение к бургомистрам. Природа оказалась мудра и в своей жестокости. Бургомистры, разоряя гнезда, приносили, оказывается, не вред, а пользу. И прежде всего кайрам, которых я так жалел.

Дело в том, что почти всюду на Севере рядом с кайрами живут чайки-моевки, которые вытесняют их с насиженных мест и даже нападают на их птенцов, отнимая у них пищу. Размножаются же моевки быстрее кайр. Вот тут выясняется роль бургомистров, сохраняющих нужное равновесие в природе.

Больше всего страдают от разбойничьей деятельности хищников именно чайки-моевки. Таким образом, объективно бургомистры, гнездящиеся недалеко от кайр, становятся полезными, не давая моевкам непомерно размножаться и тем самым вытеснять других птиц.

День для поездки на остров выдался хороший. Дождя и ветра не было. По морю пробегала лишь легкая зыбь. Поэтому мы спокойно отправились на своей гребной лодке к острову, рассчитывая быстро вернуться обратно.

Роли гребцов "галеры" взяли на себя мои питомцы-выпускники режиссерского факультета Института кинематографии - Ю.Головин, Б. Гольденбланк и ученик П. А. Мантейфеля - дипломник Пушно-мехового института М. Сорокин. Функцию "ученого штурмана" принял на себя ныне известный орнитолог С. М. Успенский. Титул "главного корсара" был дарован мне.

Настроение у нас было отличное. Лодка хоть и текла по швам, но уверенно двигалась вперед. Мы по очереди откачивали воду, то и дело подтрунивали друг над другом, без конца рассказывали всякие забавные истории и так незаметно добрались до острова.

Мы обнаружили довольно удобное место, где можно было подойти к берегу. Без происшествий и помех высадились на острове. Осмотрели его. Полюбовались на топориков, которые с шумом выпархивали из земляных пещерок и улетали в море, как только мы приближались к ним. Выбрали места съемок. Настреляли уток, чаек и, довольные результатом приятного путешествия, сели в лодку, чтобы отправиться в обратный путь. И вот тут-то произошла катастрофа.

До сих пор я с содроганием вспоминаю эту жуткую историю. Все произошло так неожиданно, так быстро, что никто из нас даже сообразить не успел, что случилось.

Мы отошли от острова. Обогнули его вокруг. И начали разворачиваться по направлению к дому. В это время Успенский увидел еще несколько ранее подстреленных им птиц, необходимых ему для научной работы. Он выпрыгнул из лодки на большой камень и попросил нас взять его обратно после того, как он соберет птиц.

Надо сказать, чо операция эта была крайне рискованной. За то время, пока мы осматривали остров, море начало волноваться. Маневрировать в лодке в такую погоду было опасно. Малейшая неосторожность - и лодка могла разбиться о камни, каких тут было великое множество. Зная это, я судорожно сжал рулевое колесо, и, предупредив ребят, чтобы они точно по моему сигналу затормозили веслами ход, повел лодку к камню, на котором мы оставили Успенского.

- Прыгайте! - скомандовал я, как только лодка подошла к камню, сильно качаясь на волнах. - Прыгайте скорее! - еще громче закричал я, опасаясь, что мы не сможем удержать лодку на одном месте - и она либо ударится о камень, либо нам придется немедленно отойти назад и снова повторить маневр.

Савва Михайлович прыгнул. Но прыгнул неудачно. Может быть, оттого, что я неточно подвел лодку к камню, а может быть, потому, что он прыгнул в лодку на какую-то долю секунды позже, чем надо, нога его попала на борт, и лодка перевернулась.

Повторяю, все произошло так неожиданно, что мы поняли это, когда уже очутились в ледяной воде. Первое, что я увидел, вынырнув на поверхность, была перевернутая вверх дном лодка. Она безвольно качалась на волнах, то и дело ударяясь о камни. Неподалеку плавали весла.

- Весла, весла спасайте! - закричал я, к ужасу своему увидев, что их относит от берега в открытое море. Потом рванулся вперед и, схватив одно весло, бросился за другим. Остров был недалеко. Не будь на нас тяжелых меховых костюмов, резиновых сапог, мы легко бы доплыли до берега. Но одежда быстро намокла, стала стопудовой, сапоги наполнились водой и тянули вниз. Плыть было невозможно.

На какое-то мгновение я исчез под водой. А когда моя голова снова показалась на поверхности, я увидел, как высоченная волна подхватила нашу лодку и с силой выбросила на берег. Увидел я и наших ребят. Они отчаянно боролись с волнами, судорожно цепляясь за камни, чтобы хоть как-нибудь удержаться. А волны сталкивали их с камней, перебрасывали через уступы и снова погружали в ледяную воду.

Силы оставляли меня. В последний раз я вдохнул в себя воздух и погрузился под воду...

И вдруг! О чудо! Ноги мои ударились обо что-то твердое. Под ногами было дно! Настоящее дно!

Я зашагал по дну. Голова моя то показывалась на поверхности, то скрывалась под водой. Волны били меня в спину. Валили с ног. Я падал, захлебывался, глотал отвратительную соленую воду. Задыхался от тошноты, но упорно шел вперед.

Берег был уже близко. Совсем близко. Я сделал нечеловеческое усилие, чтобы дотянуться до ближайшего камня. И тут почувствовал новый, страшный удар в спину. Огромная волна догнала меня, сшибла с ног и, как щепку, швырнула на берег.

Едва придя в себя после этой нелепой катастрофы, мы, падая с ног от усталости, волоком оттащили лодку подальше от беснующихся волн, а сами забрались выше - на узкую каменистую площадку, сплошь занесенную снегом. Потом, прыгая босиком по снегу, разделись догола и принялись отжимать одежду.

Площадка, на которую мы забрались, представляла собой широкий карниз. Сзади нас была крутая отвесная скала. Ни справа, ни слева обойти скалу было невозможно. Она была гладкой, как стена. А впереди - бушевало море.

Да если бы оно и успокоилось, мы все равно не могли бы освободиться от плена, так как корпус нашей утлой лодки в нескольких местах был сильно поврежден.

Надеяться на помощь наших друзей мы также не могли. Во-первых, потому что они не знали, на каком именно острове мы высадились. А во-вторых, потому что им не на чем было добраться до острова - не было лодки. Помощь могла прийти к нам лишь со стороны открытого моря.

Но уповать на то, что нас подберет какой-нибудь проходящий мимо пароход, также было бесполезно. Потому что если он и пройдет мимо, то вряд ли заметит нас на таком далеком расстоянии. Следовательно, рассчитывать приходилось только на себя, только на свои силы.

Но сколько можно продержаться на острове в ожидании затишья на море? Продуктов у нас не было. Ружье потонуло. Остались только ножи. Не будь скала столь отвесной, мы забрались бы наверх. Там были птицы, и мы могли бы попытаться добыть себе пищу.

Но подняться на крутую гладкую скалу оказалось невозможно. Поэтому все не на шутку приуныли. Мальчики улеглись, тесно прижавшись друг к другу и, накрывшись еще не просохшими меховыми куртками, заснули. А я, мрачный как туча, сидел на краю карниза и глядел на огромные волны.

Вскоре мысли мои унеслись куда-то далеко. Я перестал замечать, что передо мной происходило, хотя сидел в той же позе и так же пристально смотрел на море...

Вдруг внимание мое привлекла маленькая бухточка, прикрытая с моря - наподобие мола - едва выступавшей из воды скалой. Бухта казалась удивительно тихой, в то время как все вокруг стонало от бури.

"Что случилось? Куда исчезли волны? Ведь только что вода кипела и здесь, как в котле?" - подумал я. И тотчас заметил страшную волну. С бешеной яростью набросилась она на скалу, защищавшую бухточку, перекатилась через нее, ударилась о берег и понеслась назад. За ней набежала другая, такая же огромная волна. Потом еще и еще одна. И снова наступил покой.

Бухта снова стала тихой. Правда, ненадолго. Спустя минуту, морская вакханалия разыгралась с прежней силой.

Неужели тут есть какая-то закономерность? Волна, еще волна. Еще, еще. И снова покой.

- Раз, два, три, четыре, пять, шесть, - считал я секунды, - семь, восемь, девять, десять... Двадцать... Двадцать пять... Тридцать... Сорок!.. - крикнул я. И звук моего голоса тотчас потонул в страшном грохоте, раздавшемся от падения водяной горы.

"Так вот оно что... - подвел я итог своим наблюдениям, - три-четыре минуты бухта находится во власти стихии. Потом сорок секунд отдыхает и снова исчезает в волнах".

- Вставайте, слышите, вставайте сейчас же! - крикнул я, подбегая к нашим. - Мы спасены! Понимаете, спасены! - повторил я и принялся излагать свой план.

- Мы должны немедленно починить нашу лодку. Чем угодно починить. Разорвать, если понадобится, на себе одежду, законопатить пробоины, щели. Потом подтащить лодку к бухточке. Каких бы усилий нам это ни стоило. И в сорокасекундные антракты поочередно прыгать в лодку, а потом рискнуть двинуться в путь.

Мы дружно принялись за работу. Разорвали одну телогрейку, вытащили из нее вату и стали конопатить лодку. У Бориса Гольденбланка, на наше счастье, сохранились в кармане маленькие гвоздики (как они оказались там, он сам не мог объяснить). Целых восемь гвоздей! А следом Его Величество Случай одарил нас еще более ценной находкой. В корме лодки застрял топор. Воспользовавшись всем этим, мы залатали пробоины, старательно проконопатили все щели. И через три часа лодка приняла совсем приличный вид. С превеликим трудом, буквально воюя за каждый сантиметр, мы волоком дотащили ее до гребня скалы. На самом гребне пододвинули ее немного вперед, чтобы перенести центр тяжести, и лодка сама покатилась по скользкой поверхности скалы в воду.

Ура! Наш флагман на воде!

С часами в руках я дождался момента, когда утихнет прибой, и дал сигнал прыгать в лодку. Первыми эту рискованную операцию проделали Ю. Головин и М. Сорокин. С ловкостью, достойной цирковых артистов, прыгнули они в качающуюся на волнах посудину и, дружно взявшись за весла, несколькими сильными гребками вывели ее из бухты. Там, в открытом море, они переждали прибой, а потом по моей команде снова ввели лодку в бухту. Вторыми в лодку прыгнули Б. Гольденбланк и С. Успенский. Они так же успешно проделали весь маневр и теперь уже вчетвером вернулись в бухту.

Последним в лодку прыгнул я.

Не скрывая искренней радости, ребята взялись за весла, и лодка понеслась по волнам.

А через три часа, промокшие и измученные, мы уже сидели в теплом домике и, перебивая друг друга, рассказывали друзьям о нашем чудесном избавлении.