Новогодняя ночь

Новогодняя ночь в Антарктиде — понятие условное. Стоит середина полярного лета, солнце круглые сутки не заходит за горизонт. Но хотя вся обстановка в горном лагере отлична от той, что окружает дома, тем не менее и здесь под Новый год захватило нас радостное и немного тревожное волнение, предпраздничные хлопоты и суета.

С утра мы наводим порядок в лагере. Собираем в кучу мусор, сжигаем его. Подвозим поближе к палаткам запасные баллоны с газом. От места разгрузки самолета это несколько сотен метров. Проверяем снегоход «Буран» — наше единственное транспортное средство, не считая небольших саночек и собственных ног.

Погода продолжает оставаться прекрасной, хотя нити перистых облаков, загнутых коготками, говорят о ее возможном ухудшении. Но нас непогода, скорей всего, минует. Основные пути циклонов проходят севернее, над шельфовым ледником. Мы же забрались на склон материкового ледникового покрова Антарктиды, хотя и не слишком высоко, всего метров на 500, но зато далеко к югу. Если широта внутриконтинентальной станции Восток, полюса холода планеты, 78°28' ю. ш., то наш лагерь расположен почти на два градуса южнее: 80°25' ю. ш. В таких высоких широтах мне еще бывать не приходилось.

И вот все основные дела сделаны. Ящики с мясом, мороженой птицей и рыбой аккуратно уложены в снежную яму. Подготовлен праздничный ужин. На двух сдвинутых раскладных столах расставлены банки с консервами, фрукты, напитки. В духовке тушится жаркое, на газовой плите поджаривается картошка. Все рассаживаются на вьючных геологических ящиках вокруг стола.

Дверной полог палатки приподнят — оттуда вливается яркий свет. Виден участок ледника Блейклок и утопающий в снегах массив горы Ло. Лед сверкает в лучах солнца. И когда на время разговор случайно прерывается, все невольно оборачиваются к двери и завороженно смотрят туда. Кажется, вот-вот раздадутся шаги, и кто-то непременно появится на пороге. Но вокруг ни звука — немая, мертвая тишина.

Минутная пауза вновь прерывается веселыми возгласами. Геолог Игорь, сделав страшное лицо, вдруг запевает арию Кончака. Игорь, несомненно, самый импульсивный, подвижный из нас. Небольшого роста, но, что называется, крепко сколоченный, с крупной курчавой головой, он похож на фавна. В нем заключена прямо-таки дьявольская энергия. Распираемый ею, он не может и минуты усидеть на месте. Ему нужно обязательно по любому поводу высказаться, что он и делает с необыкновенным жаром. Но иногда, очевидно, от избытка чувств, он начинает петь.

Рядом с Игорем долговязый Эдвард. Даже когда сидит, голова его где-то вверху над нами. К тому же на макушке у Эда торчит зеленая вязаная шапочка, с которой он никогда не расстается. Шапочка лишь отчасти прикрывает густые пряди блестящих черных волос. На лице Эда раз и навсегда застывшее благожелательно флегматичное выражение. И слова произносит он монотонно, не говорит, а цедит их с одной и той же интонацией:

— Можно, я налью шампанского? Мне нравится ваше шампанское.

— О чем разговор, Эд. Делай то, что тебе нравится. У нас тут без церемоний, — кивает ему сидящий напротив геолог Володя.

— Без церемоний? — повторяет Эдвард и лезет в карман за записной книжкой, куда заносит новые для себя русские выражения.

— Ну да, это значит пей на здоровье. Тем более что шампанское — не наша стихия.

Геолог Володя — круглолицый, широкоскулый. Свисающие кончики усов и длинные волосы делают его похожим на одного из солистов ансамбля «Песняры». Володя начальник нашего лагеря. Он совсем еще молодой геолог, но этот «недостаток» старается компенсировать нарочитой суровостью, категоричностью суждений. Порой он бывает заносчив, грубоват. Но эти качества неожиданно сочетаются у него с детской непосредственностью и чувствительностью. Бремя власти, легшее на его плечи, он несет, надо отдать ему должное, достойно. Во всяком случае власть не портит его, что, как известно, нередко случается с молодыми руководителями.

Рядом с Володей сидит геофизик Виктор. Ежечасно он должен снимать отсчеты атмосферного давления с двух барометров, лежащих у него под раскладушкой, а через каждые три часа брать показания с психрометра, прибора для определения температуры и влажности воздуха, который подвешен на самодельную мачту за палатками. Ему же надлежит определять скорость ветра. Все эти данные понадобятся геофизикам для того, чтобы корректировать свои наблюдения в других Точках.

Виктор хмур, выглядит недовольным, или, может быть, такой вид придают ему очки и нечесаные волосы. В отличие от красноречивого геолога Игоря он немногословен. Сейчас Виктор сидит как на иголках, часто поглядывает на часы, боится пропустить срок отсчета. Из-за этого он единственный не выспался как следует перед Новым годом. К тому же почти через каждые пять минут экспансивный Игорь кричит ему на ухо, что скоро надо брать отсчет. Делает это он, очевидно, исключительно из желания помочь товарищу, но лицо его, как обычно в таких случаях, принимает свирепое выражение.

Виктор честно пытается делать все вовремя. Опрометью бросается к психрометру, висящему наподобие сиротливой сосульки на доске метрах в 50 от палатки, снимает отсчеты с двух сверхточных барометров — для этого нужно опуститься перед приборами на колени и смотреть в специальный глазок. Но, подгоняемый Игорем, он иной раз забывает записать результаты в журнал. Это его ужасно удручает, и сейчас он сидит потускневший, вздрагивая каждый раз, когда Игорь кричит ему, сверкая стальными зубами: «Иди брать отсчеты!»

Напротив меня, на другом торце стола, рядом с рацией, сидит наш радист Дима. Он самый старший среди нас. Щуплый, худощавый, он, возможно, благодаря этому выглядит довольно моложаво. Дима ветеран всякого рода полевых работ. Экспедиции для него — привычное дело. Он легко ладит с ребятами. Да и свою работу на рации выполняет старательно. Есть в нем что-то крестьянское: хозяйственная сметка, расчетливость и некоторое лукавство. Он и родом из крестьян, с Тамбовщины. И хотя Дима не ходит в начальниках, авторитет его среди геологов высок и слово его для ребят немало значит.

Володя, Игорь, Виктор и Дима — все из одного ленинградского института. Коллектив уже сложившийся, спаянный. И поселились ребята все вчетвером в большой палатке, оставив нам с Эдом маленькую.

Для меня это шестая экспедиция в Антарктиду. Но во многом я ощущаю себя как новичок. Ведь, по сути, все начинается сызнова. Впервые я в горах Шеклтона. Из старых друзей в экспедиции никого не оказалось, а новые друзья, как известно, легко приобретаются только в молодости.

Вот какая разношерстная шестерка собралась в одной палатке в канун Нового года. А он уже на пороге. Игорь торопливо разлил по кружкам напитки. Дима следит за точным временем и наконец дает отмашку. Сомкнутые кружки глухо звякают.

Пошел 1977 год. С ним началась наша работа в горах Шеклтона на краю света, вдали от родного дома. Впрочем, так ли уж вдали? По себе знаю, чем больше расстояние, тем острее ощущаешь свою близость к Родине. И по взволнованным лицам товарищей вижу, что сейчас мысленно они тоже там, далеко-далеко, вместе со своими любимыми и близкими.

«Салют! — кричит Игорь. — Праздничный салют!» — Он достает ракетницы, и мы выскакиваем за ним из палатки.

Новогодняя ночь! Какое море солнца, света! Горы, ледники купаются в нем.

Зеленые, красные ракеты, шипя, взмывают вверх. Потом Игорь устанавливает на валун бутылку из-под шампанского и предлагает палить в нее. «Лучше бы, правда, в твой прибор, — говорит он Виктору, указывая на мачту с психрометром. — Все равно висит без дела. Ты же ровно в 12 должен был взять отсчет». Виктор охает и бежит за журналом.

Я захожу в свою палатку. Там в сумке пачка поздравительных радиограмм. Они пришли, когда мы еще были на Дружной. Вести из дома, от друзей. Я уже знаю тексты радиограмм почти наизусть. И все же вновь перечитать их сейчас просто необходимо.

Нет, как же все-таки далек от нас родной, привычный мир, наши Москва, Ленинград, Лос-Анджелес! И как мы, находясь в горах Шеклтона, близки к нему!