V

По возвращении в Ленинград Сомов вскоре был назначен заместителем директора Арктического института по научной части. В его обязанности входило планировать научную работу института, а также заботиться о том, чтобы каждый полярник, сотрудник института, рос как исследователь. Естественно, что начал он с самого себя.

Год на льдине обогатил его уникальным, бесценным опытом, ведь это был первый в мире годичный дрейф ученых на льдине! Многое дали, в частности, океанологические исследования. Дома, в спокойных нормальных условиях, ученый засел за докторскую диссертацию. Через три года ему была присуждена ученая степень доктора географических наук.

Сомов начал с решения жизненно необходимых задач, его ледовые прогнозы были нужны для проводки кораблей по Северному морскому пути на восток и обратно. Изучение же центральной части Северного Ледовитого океана преследовало более общие научные цели. Погода и климат разных районов нашей страны зависели во многом от состояния воздушной сферы и вод там, далеко, на северном куполе. Направление и сила ветров, направление и сила течений, состояние магнитного поля и многое другое — все это нельзя не учитывать.

Все эти факторы изучались давно. Но ведь движение воздуха или океанических вод, передвижка льдов не знают государственных границ. Надо изучать явления природы не только у порога родного дома, но и весьма далеко от него. И необходимо это не только в силу великой любознательности человека, но и в целях охраны природной среды.

Первый Международный полярный год состоялся, как мы уже говорили, в 1877 году. Спустя 50 с небольшим лет ученые разных стран провели Второй Международный "полярный год. Михаил Михайлович участвовал в нем как техник-гидролог, плавая в дальневосточных морях. Не подошло ли время для Третьего Международного года?

Шестой материк был открыт русскими мореплавателями Беллинсгаузеном и Лазаревым в 1820 году. В пятидесятые годы нашего XX века на Южном полюсе работали научные экспедиции австралийцев, аргентинцев, американцев, англичан, бельгийцев, японцев, и других.

7 июня 1955 года Советское правительство направило правительствам стран, имевших в Антарктиде экспедиции, меморандум, в котором разъяснило: законными оно признает лишь те решения об Антарктиде, которые будут приняты при участии всех заинтересованных стран, в том числе Советского Союза. После этого советские ученые были привлечены к обсуждению и решению вопросов о режиме Антарктики. Так родилось решение о новом Международном геофизическом годе, который решено было начать с 1 июля 1957 года. К наблюдению за всеми геофизическими процессами подключилось 66 стран. Советский Союз стал готовить свою первую антарктическую экспедицию.

Готовилась она щедро, с полным пониманием нашей ответственности перед историей. На этот материк советские люди отправлялись впервые, зато у них был богатейший опыт изучения Арктики. Его использовали в полной мере.

На этой основе готовились оборудование, будущие здания, транспорт, питание. Тщательно отбирались люди. Кто не желал быть первым среди советских людей, ступивших на эту загадочную землю! Одних только зимовщиков требовалось отобрать около ста человек. А сколько нужно участников морской экспедиции!

Сомов в ту пору был ученым и организатором, что называется, в расцвете сил. Он многое умел, многое мог предвидеть, знал и наши пробелы, недостатки, без чего руководить немыслимо. Получив предложение поехать начальником Первой советской экспедиции в Антарктиду, он стал подбирать участников экспедиции.

Он изучил материалы всех антарктических экспедиций прошлого, в том числе и недавней первой международной норвежско-британско-шведской экспедиции 1949—1952 годов, которая осуществила пионерный поход с сейсмозондированием ледяного щита Антарктиды. Всего они прошли 900 километров, собирая и уточняя сведения о мощности ледяного панциря материка, его рельефе. Исследовательские работы широко развернули в Антарктиде и американцы, не творя уже о ближайших соседях Антарктиды — австралийцах.

На основе литературных источников Сомов представлял себе суровый характер этого континента, который, по выражению американского ученого Бэрда, люди знали хуже, чем видимую сторону луны. Среднегодовая температура минус 30 градусов, ежедневные бури... Какие там льды, какие ветры? Ведь там — кухня погоды всего земного шара.

Масштабы советской экспедиции были необычны: три океанских судна, самолеты, вертолет, тракторы-вездеходы. Специально сконструированные жилые домики, энергостанция, сложнейшее оборудование лабораторий.

30 ноября 1955 года дизель-электроход ледокольного типа «Обь» — головное судно экспедиции вышло из Калининградского порта, а 5 января 1956 года подошло к загадочному материку. Шло оно словно по улицам сказочного хрустального города — айсберги походили на странные здания, на массивные дворцы. Белоснежный ледяной барьер берега моря Дейвиса ослепительно сверкал под лучами солнца и уходил в бесконечную даль. От него в сторону юга, постепенно возвышаясь, простиралось ледяное плато.

При всем своем развитом чувстве прекрасного Сомов не переставал помнить и об опасностях. Капитан «Оби» Иван Александрович Ман рассказывает, как, глядя на плавающие айсберги, Сомов вместе с товарищами называл эти обломки ледника Эллен: Лены, Ленки, Леночки... Незадолго до того он проштудировал книгу Р. Ловягина о судьбе «Титаника», погибшего из-за столкновения с айсбергом, сделал себе выписки в тетрадь. Он понимал, что значит столкнуться с такой громадой льда. Вся надежда была на опытного, осторожного капитана. Продвигались они на основании лоции и морских карт Антарктики, недавно полученных из Лондона, но обстановка требовала постоянного уточнения. Капитан не подвел. Побратавшись когда-то с полярными летчиками, Сомов сблизился и с моряками. Любовь оказалась взаимной, вместе им работалось хорошо.

Первым приказом Сомова на первой же остановке «Оби» в Антарктике было: — Пингвинов не убивать!

Они приближались к кораблю, эти непуганые любопытные создания, и люди с корабля двинулись им навстречу. Двинулись дружелюбно. Сомов вскоре оформил свой устный приказ официально, объявив окружающие места заповедником.

Антарктида показала характер в первые же дни. При ярком солнечном свете на толстый, основательный лед спустили ящики с частями самолета, надеясь собрать его и совершить авиаразведку. И вдруг все изменилось, ухнул ураганный ветер, мощный лед стал раскалываться, ящики поплыли в разные стороны... Не такой это лед, как на Северном полюсе. Здесь у берегов он был фирновый, рыхлый, образовавшийся из снега. Но люди справились с первым испытанием, ящики подняли, никто не погиб. Самолет собрали попозже, в другом месте. При его помощи выбрали участок берега для строительства Мирного.

Сомов помнил разгрузку на льдине, а тут ведь и масштабы и условия иные! Разгрузить надо три корабля, причалов настоящих нет. Каждый новый шаг экспедиции Сомов не раз обсуждал в кругу своих сотрудников. У хорошего руководителя работают все — и действительно, все трудились изо всех сил. Разгрузка судов оказалась задачей сложнейшей, дело было срочным, время ограничено. Ведь от ледяного барьера судно, как правило, отделял многокилометровый ледяной припай. Наловчились подавать грузы с корабля на ледяной барьер, как на крышу пятиэтажного дома. В изобретении способов немалую роль сыграл верный друг Михаил Семенович Комаров. На этот раз он был с помощником, своим сыном. Аврал был напряженный, в нем участвовали все ученые, независимо от званий и степеней. Разгрузка закончилась 14 февраля.

Фирновый лед... Легко было определить его, назвать, предостеречь товарищей. Но люди привыкли к другому льду, а привычка укореняется, она сильнее новой информации, сильнее предупреждений. И вот случилась беда.

Двадцатилетний отважный парень, тракторист-комсомолец Иван Хмара, желая спасти трактор товарища, слегка осевший в лед в районе, огороженном предупредительными вешками, вскочил в его кабину, попытался вывести трактор наверх и... ушел в ледяную пучину. Это было вблизи разгрузки, кинооператор Л. Кочетков навел камеру на трактористов и, сам того не ожидая, снял трагические кадры. А Хмара только что получил радиограмму о рождении сына...

Для Сомова это был жестокий удар. На траурном митинге он был не в силах сдержать обильные слезы. Вспоминая об этом событии, он, как всегда, готов был взять вину на себя: «Виноват я, не догадался снять с кабины трактора дверцу, он бы успел выпрыгнуть...». Сомов был последователен, и дверцы кабин у тракторов приказал снять. Позднее это спасло жизнь другому молодому трактористу, который тоже попал под лед, но под водой выскользнул из кабины и вынырнул из полыньи.

В Мирном был установлен памятный камень с именем Хмары, а на карте появился остров Хмары.

В Антарктиде все было не так, как дома. Солнце двигалось справа налево, звезды на небе — совсем иные, чем дома: на месте Большой Медведицы сиял Южный Крест. Молодая Луна обращена выпуклой стороной влево. Самый теплый месяц — январь, самый холодный — август...

Освоенный берег назвали берегом Правды. 13 февраля советская обсерватория Мирный была открыта. Застройка поселка продолжалась, но и научно-исследовательская работа началась незамедлительно. Сомов рассказывал, как руководитель аэрометеорологического отряда доктор географических наук Георгий Михайлович Таубер еще до появления первых строений «забрал с собой походную метеорологическую станцию, палатку, запас продовольствия и топлива, поселился отшельником на ледяном берегу и проводил первые систематические метеорологические исследования».

Советские ученые прибыли в Антарктиду ради интересов науки. Даже простое перечисление сфер научных исследований этой экспедиции чрезвычайно внушительно: весь комплекс метеорологических, аэрологических, актинометрических (изучение лучистой энергии Солнца, небесного свода и Земли) и гляциологических (все о ледниках) наблюдений. Сейсмологические, ионосферные, геомагнитные наблюдения. Изучение полярного сияния, земных токов, космических лучей, свечения ночного неба. Наблюдения за ледовым и гидрологическим режимом прибрежных вод, за колебанием уровня океана. Аэрофотосъемка, океанографические работы, изучение ложа океана, его рельефа, геологической структуры, термический и химический режим вод во всей их толще, айсберги. Геологические исследования и биологические наблюдения за животным и растительным миром и, наконец, исследования физиологии человека, его акклиматизации в условиях суровой Антарктиды.

Лучистая энергия солнца... Она дала о себе знать тотчас по прибытии на континент, притом каждому. Трескались от ожогов губы, обгорало лицо — и это на полюсе. Пока разыскали ящик с очками, предусмотрительно захваченными, пришлось бинтовать лицо марлей, а глаза прикрывать засвеченной фотопленкой. Разработали «смазку» от ожогов. С тех пор у Сомова даже в Ленинграде всегда хранилась бесцветная губная помада...

В Мирном были быстро построены электростанция и радиостанция, оборудована телефонная связь. Но ветры, стекающие с ледяного купола, несли на Мирный массы сухой снежной пыли, засыпали домики на улице Ленина до самых крыш. Пренебрегая суеверием, Сомов поселился в доме номер 13. Михаила Михайловича называли «президентом Мирного»... Позднее, когда были построены другие советские станции, Сомов всегда вспоминал Мирный, где все начиналось, и шутливо называл эту первую станцию «моя столица».

Антарктида... Многое было здесь по-иному, чем на севере. Летчики вплотную встретились тут с «белой тьмой», когда исчезают тени и не видишь собственной вытянутой руки. А Сомов нередко летал по многу часов. Так, 24 февраля 1956 года он совершил беспосадочный полет в район геомагнитного полюса — полет длился 9 часов 40 минут. А 6 октября в течение 7 часов он с самолета обследовал территорию в 33 тысячи квадратных километров к востоку от Мирного. Беды не случилось только в силу огромного опыта пилотов Черевичного, Каша и Других.

На путях в глубину материка было множество бездонных трещин, опасных для людей и тракторов. Летчики стремились их разведать и .предостеречь тех, кто двигался по материку. И все же бывали случаи, когда спастись удавалось буквально чудом.

Талант руководителя заключается в умении настроить эту сложную, многоликую человеческую машину, где каждый знает свое место, и дать ей толчок, запустить ее. Сомов владел этим талантом в совершенстве. Помогало ему не только понимание задач, но и его огромная человечность, любовь к людям. Но, доверяя им, он не забывал и проверять, только делал это с большим тактом.

Мирный построен. Корабли возвратились домой, 92 человека остались зимовать в Антарктиде, чтобы изучать этот неподатливый континент. Надо пробираться в глубь его, совершать походы на санно-гусеничных поездах.

В намеченной программе таких заданий не было, но кому не хочется перешагнуть рамки плана! Так заманчиво — пойти в глубь материка, дойти до такой точки, куда никто никогда не ходил. Мы — первые советские люди, ступившие на этот материк, и не нам выбирать задачи полегче. Нам за короткий срок предстоит сделать в Антарктике столько, сколько исследователи других стран делали десятилетиями. Шаг в неизвестное? Именно. Заодно и помощь тем, кто придет на смену, кто уже по плану двинется в эту страшную, неизвестную антарктическую «глубинку»!

Разведку начали летчики. В 400 километрах от Мирного они высадили группу исследователей во главе с доктором физико-математических наук А. М. Гусевым — тренированным спортсменом, альпинистом и лыжником, заслуженным мастером спорта. Люди прожили там в палатке пять суток. Снаружи было 46 градусов, внутри чуть теплее — 30 градусов мороза. Кроме холода и злых ветров люди почувствовали здесь еще и острую кислородную недостаточность, хотя высота не превышала 3000 метров.

Поход на юг! Но как пройти через зону ледниковых трещин? Летчики обследовали эту область и указали проходы (сверху сбрасывали пустые бочки от бензина). Небольшая экспедиция во главе с Л. Д. Долгушиным углубилась на 50 километров и поставила на пути вешки.

Первый внутриконтинентальный поезд сформировали из двух тракторов С-80 (один с бульдозером), трех специальных саней с грузом солярки, керосина, бензина и смазочных масел. На трех других санях разместились жилой балок, камбуз и площадка для запуска шаров-пилотов и аэрозондов, холодный склад. В жилой балок были также втиснуты радиостанция, зарядный генератор с бензиновым двигателем и портативная сейсмическая двенадцатиканальная станция для измерения толщины ледяного панциря, шлюпочный магнитный компас, теодолит, хронометр (для астрономического определения координат поезда), походная фотолаборатория и многое другое. В специальном плексигласовом куполе в крыше балка помещался самодельный астрокомпас. Вход в балок проделали сзади, в торцовой стенке, над входом горела лампочка. В санно-тракторном поезде балок шел замыкающим.

В создании и оборудовании первого санно-тракторного поезда для внутриконтинентального похода Сомов был и автором замысла, и прорабом, и рабочим, как вспоминают его товарищи. Как и на станции СП-2, Сомов делал все для расширения программы научных наблюдений.

Как двигался санно-тракторный поезд? С головным трактором балок соединялся телефоном, по которому тракторист получал команду взять на столько-то градусов вправо или влево. «Флагштурманом» поезда был П. К. Сенько. Нередко, крутя ручку телефонного аппарата и крича в трубку, он получал сильный удар электрического тока — поземка наэлектризовывала телефонный кабель. Потом убеждался, что кабель оборван, и, одевшись и захватив ракетницу, выскакивал из балка. Выстрелив так, чтобы ракета упала прямо перед головным трактором, он останавливал поезд. А двое-трое выходили на поиски разрыва провода.

Не только лед, но и снег тут был совсем иной, чем в Центральной Арктике. Снег-пудра проникал в невидимые щели, залеплял лицо выходящего из балка человека и мгновенно делал его мокрым. Поезд засыпало «по горло», и каждая остановка грозила стать «на приколе» надолго. Когда надо было двигаться, люди раскапывали сани, отцепляли их, трактор вытаскивал каждые сани в отдельности, потом их снова сцепляли. Когда температура стала опускаться ниже 50 градусов, стальные водила саней начали рваться, а за ними и стальной трос, которым их связывали. Керосин становился желеобразным. Кислорода не хватало не только людям, но и моторам. Как чувствовал себя в этих условиях начальник первого советского санно-тракторного поезда Михаил Михайлович Сомов? Лаконичные записи в его дневнике — все о деле, о важном. Координаты поезда, температура, радиосвязь с Мирным, с пилотами. Трудности и радости. Дорога — как по надолбам... В балке сырость — сушится одежда вернувшихся снаружи — и угар отдвижка. Несмотря на все, 7 апреля товарищи вспомнили, что у Сомова день рождения. Дежуривший в камбузе Андрей Капица, в ту пору младший научный сотрудник, а ныне — член-корреспондент АН СССР, испек нечто вроде пирога и преподнес его новорожденному, украсив зажженными свечами...

Чтобы представить типичные заботы начальника поезда, приведем запись из его дневника от 9 апреля. День этот был обычным, не из тяжелых, поезд находился всего лишь на 95-м километре пути:

«Подъем в 5.30 (мск). Температура воздуха 17,8°. Ветер 140,8 м/сек, пасмурно. Ночью навалило много свежего снега. Снег рыхлый, с большим трудом удалось выдернуть занесенный состав.

Двигаться начали только в 5.30. Через 10 минут остановились из-за перерыва связи (телефона). Трактор остановили только ракетой. Комаров и Долгушин продолжали идти вперед, даже потеряв связь с балком. На что они расчитывали, не имея курса, компаса и каких-либо ориентиров, остается тайной, по-видимому, даже для них самих.

В 6.20 подошли к 95-му километру. На мою вчерашнюю просьбу выслать к нам АН-2 для разведки впереди нашего пути получил отказ по условиям погоды. Сегодня случайно связались с И. И. (Черевичным. — Е. С), на ИЛ-12 производящим разведку в море Дейвиса. Попросил его подойти к нам и посмотреть, нет ли впереди нас трещин.

В 6.50 остановились из-за перерыва связи с трактором. Вскоре подошел ИЛ-12. И. И. сказал, что из-за поземки и рассеянного света без теней ничего не видно. Придется делать специальную разведку, подобрав хорошую погоду.

Только 4 часа спустя (т. е. в 10.30) добрались до долгожданного сотого километра. Несколько раз в пути останавливался второй трактор. Забивался снегом топливный трубопровод.

На 100-м километре установили опознавательную пирамиду и снегомерную веху. Спустя 2 часа двинулись дальше. По словам Гусева, пролетая над этим районом в свое время с Кашем, он видел трещины. Поэтому для предупреждения опасности впереди поезда пошли Капица и Втюрин. Я ехал в кабине первого трактора с Комаровым, держа связь по телефону со «штурманом» Сенько. Капица с Втюриным, увлекшись, ушли вперед (мы шли со скоростью 3 километра в час) так далеко, что совершенно исчезли в темноте. Мы остановились из-за неисправности адометра. Догнать впереди идущих мы уже не смогли. Я начал беспокоиться об их судьбе. Приказал дать условленный сигнал — зеленую ракету, что означало «остановиться и ждать». Подтверждающей зеленой ракеты от Капицы не последовало. Мы дали красные ракеты — «вернуться». Ответа тоже не последовало. Не видеть ракет они не могли — было уже совсем темно. Я утешал себя только надеждой, что ракетница Капицы, которой тот хвастался, тоже не сработала на морозе. Так оно и получилось в действительности. Я был настолько рад, когда они появились из темноты, что у меня не хватило сил ругать Капицу за халатность.

В 15.40 остановились из-за того, что тракторы, сначала второй, а затем и первый, забуксовали, а затем зарылись в снег. Кроме того, идущие вперед в темноте углядели какой-то необычный волнистый рельеф, напоминающий трещины. Ходил и я вперед, стреляли вверх ракетами и все же ничего толком в темноте разглядеть не сумели. Решил поэтому остановиться ночевать. 108 км 700 м».

Переживания потяжелее наступили тогда, когда поезд на неделю замер в снежном плену. Снег засыпал балки и сани. Люди пережидали, связывались с Мирным, иногда эта связь прерывалась. Они впервые пошли на этот юг, в глубь Антарктиды. Может, зимой тут всегда бывает так и самолету просто невозможно добраться до людей и вызволить их? Однако уныния ни у кого не было.

Одиннадцать мужчин, запертые в снежном плену в условиях загадочного, слабо изученного континента, не только не падали духом, наоборот, они много смеялись. Двадцатичетырехлетний Андрей Капица прихватил с собой затрепанный томик «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Сатирики-правдисты поддерживали дух полярников. Сомов рассказывал:

«Если бы кто-либо из наших товарищей в Мирном, знавших до подробностей драматическую ситуацию, в которой очутился поезд, смог бы заглянуть на минутку под крышу нашего балка, он непременно решил бы, что все мы уже сошли с ума — такой гремел неудержимо веселый хохот. Книжку читали бережно, с перерывами, растягивая удовольствие на возможно более длинный срок».

Поход завершился созданием станции Пионерская в 375 километрах от Мирного. Начальником новой станции стал А. М. Гусев. Сомов дружил с ним со студенческих лет и сразу вспомнил о нем, когда начал готовить эту экспедицию. Нельзя было даже вообразить лучшего начальника станции Пионерская, чем этот человек, соединивший репутацию серьезного ученого с качествами закаленного спортсмена.

Вернувшись в родной Ленинград и рассказывая об экспедиции, Сомов никогда не забывал о своем коллективе, о людях, которые делили с ним все радости и трудности первых 15 месяцев в Антарктиде. Он говорил:

«Оказавшись в совершенно незнакомой, очень сложной обстановке, решая порой задачи, казалось, неразрешимые никакими средствами, коллектив зимовщиков всегда проявлял неиссякаемую энергию, изобретательность, а главное — непоколебимую настойчивость в достижении цели.

Я не знаю ни одного случая, когда кто-нибудь из участников экспедиции отступил перед трудностями или опасностью. Наоборот, наиболее трудные, требующие особой смелости и моральной стойкости задания воспринимались всегда с особой охотой.

Условия работы в полевых партиях, конечно, неизмеримо более сложны, чем в обжитом, благоустроенном Мирном. Тем не менее все стремились именно в полевые партии. При организации какого-либо трудного, а тем более связанного с риском похода мне ни разу не пришлось решать тяжелую задачу — заставлять кого-либо участвовать в нем. Напротив, всегда приходилось решать, правда тоже неприятную, задачу — кому отказать в таком участии. - Это относится не только к ученым, естественно, заинтересованным в сборе научных материалов, но решительно ко всем участникам зимовки — трактористам и поварам, радистам и плотникам, врачам и электрикам, самым юным и самым пожилым. С такими людьми было хорошо работать».

Первая Советская антарктическая экспедиция программу своих научных наблюдений перевыполнила. Об этом свидетельствовали прежде всего созданные сверх плана станции Пионерская и Оазис, а также и временные, выносные научные станции.

В течение всего года в Мирном действовали научные семинары и научные четверги, где члены экспедиции выступали с докладами. Велась и научно-просветительная работа среди технического персонала, и даже обычная общеобразовательная учеба для тех, кто в ней нуждался. Верховной властью в этом коллективе действительно были Наука, Знание и все, что относится к ним. Они диктовали свои правила жизни.

Экспедиция собрала богатейшие научные материалы. Значительная часть их вскоре увидела свет в виде двух томов, изданных Академией наук. В Ленинграде Сомов также занялся подготовкой двухтомного отчета об экспедиции. В первый том вошли общее описание экспедиции, ее дневник, список участников, рассказы о выгрузке, об организации работы научных отрядов, о научном оборудовании, стационарных наблюдениях, вновь созданных станциях и полевых научно-исследовательских работах. Во втором томе были собраны статьи начальников отрядов и других научных сотрудников, подытоживающие то новое, что советские ученые увидели на континенте. Оба тома были иллюстрированы фотографиями и чертежами, таблицами и схемами. Редактором и составителем обоих томов был М. М. Сомов.

В Арктическом и Антарктическом научно-исследовательском институте встал вопрос об издании Бюллетеня Советской антарктической экспедиции. Сомов развернул работу по изучению этого континента. Вслед за первой экспедицией в Антарктиду отправились новые. Их возглавляли А. Ф. Трешников, Е. И. Толстиков и другие. В институте Михаил Михайлович руководил всеми антарктическими исследованиями как заместитель директора. Стал редактором на общественных началах созданного им Бюллетеня САЭ: разрабатывал планы номеров Бюллетеня, беседовал с авторами статей, заказывал рецензии.

Антарктида, загадка! Пришел срок, когда человек докажет свое превосходство, замкнет твои таинственные пространства в контуры точных карт! Атлас Антарктиды... Сомов видел в нем вещественное выражение итогов своего труда, а может, и жизни. Эта неслыханная задача оказалась под силу советской науке. Атлас — дело не одиночек, а коллективов, дело сотен и даже тысяч людей, обследующих материк, побережье, ледники и омывающие материк воды. В него вложат свой труд не только ученые, но и пилоты, и фотографы, и те художники, что на основе густой сети цифр нарисуют яркие, наглядные карты. Но как отрадно знать, что первый камень в фундамент такого грандиозного дела заложен тобой.